Синие цветы I: Анна

– У меня уже круги перед глазами.

– Пей больше, у тебя будут круги и под глазами тоже.

– Ну, хватит. Расстегни его.

Я сбросила с себя одеяло и села. Науэль умудрился расстегнуть застежку, ни разу не взглянув на меня. Он был холоден, как лед, непоколебим, как скала, и туп, как последняя морская свинка. Надавил мне на плечо, заставляя лечь. Подтянул вверх одеяло.

– Ладно, – в отчаянье решилась я. – Я согласна на минет.

Науэль издал странное придушенное восклицание. Я не сдавалась:

– Тебе ничего не придется делать. Я даже штаны тебе сама расстегну.

– Аннаделла, по-моему, твои домогательства зашли слишком далеко.

Утонувшая затылком в мягкой подушке, укутанная до самого носа, я посмотрела на него, размытого темнотой, и вдруг мои глаза защипало.

– Неужели я такая уродина? Неужели я настолько тебе омерзительна, что ты даже не в состоянии закрыть глаза и представить вместо меня кого-то другого?

– Что за ерунду ты говоришь. Ты мне не отвратительна. И ты… ты вполне симпатичная.

Его характеристика обрадовала меня на секунду, чтобы в следующую вызвать разочарование – он же не назвал меня красивой, да и симпатичная я только «вполне».

– Просто… вот именно с тобой… я не могу, – продолжил Науэль, бросая больше соли на мои разверстые раны.

– Другая женщина с аналогичными физическими параметрами могла бы тебя возбудить?

Я почти услышала, как закрутились шестеренки в его мозге: что хуже, соврать или сказать правду?

– Могла бы. Другая.

– Но почему? – всхлипнула я. – Я же не требую от тебя чего-то необычного! Я не прошу к себе особого отношения. Можешь считать, что у меня сучье бешенство. Разве у тебя совсем нет жалости?

Науэль поднялся с кровати.

– Сбегаешь?

– Да.

– Как всегда. Суть наших отношений – я к тебе пристаю, а ты ищешь лазейку ускользнуть, – Науэль молчал, и я попросила: – Останься, пожалуйста. Полежи со мной.

Он все же лег – на самый край кровати. Я потянулась к нему, но он отстранил мою руку с мягким упорством.

– Если не прекратишь свои глупости, я уйду.

– Это не глупости. Это серьезно.

– Так же серьезно, как пятнадцать минут назад с Дьобулусом.

– Я уже забыла об этом, – глаза слипались. Я повернулась на бок, приложилась щекой к еще не нагревшейся поверхности подушки. – Ты в него влюблен?

– Он мой друг.

– И ты спишь с ним, – я не спрашивала, я утверждала.

Науэль тихонько вздохнул.

– Десять лет, Аннаделла, – тут он, наконец, заметил подвох: – А что?

– Ты с ним трахаешься, и ваша дружба тебе нисколько не мешает! – огрызнулась я.

– В последние годы для меня все стало сложнее.

«Успокойся, – сказала я себе. – Успокойся, дура». Но он должен был быть моим, а был чей угодно, только не мой, и меня душил гнев. Должно быть, Науэль услышал мое участившееся дыхание.

– Дьобулус это вообще отдельный случай. Порой я перестаю воспринимать его как реально существующего человека. Он словно мой дух-покровитель.

– Он преступник.

– Да, ну и что? Может, именно этим он мне и приятен. С ним легко. С ним не боишься быть собой, не нужно утаивать свои дурные стороны и грязь своего прошлого.

– Он порочен.

– Я тоже.

– Не потому ли, что встретился с ним?

– Нет, у меня были отличные учителя до него.

– Ладно, оставим твои отношения с Дьобулусом. Неужели ты никогда не хотел по-настоящему полюбить кого-то?

– Это для меня недопустимо.

– Почему?

– Потому что любовь – мерзость.

Отвращение в его голосе было настолько искренним и странным, что я рассмеялась от растерянности:

– Мерзость?

– Это чувство, которое делает человека глупым, жалким, ничтожным, позволяет кому-то играть с ним, как с куклой.

– Даже не знаю, что сказать. Это очень… специфический взгляд…

– В любви нет выбора, только случай. Она может привязать к человеку, не заслуживающему ничего, кроме презрения. Сделать рабом ничтожества.

– Ты говоришь о любви так, как будто она неподконтрольна, хаотична и совершенно бессмысленна.

– Она такая и есть.

Науэль рассердился. Не имело смысла продолжать разговор на эту тему, тем более что мне становилось все сложнее сопротивляться сонливости. Я слышала голоса вдали, различала слова чужого языка. Он был как шипение змеи, как лай собаки, но затем вдруг стал мне понятен. Люди просили о помощи, но я не могла им помочь. Или себе… Клинки засверкали в окружающей меня тьме – кошмар, просачивающийся в реальность…

– Останься со мной. Я боюсь страшных снов, – сонно попросила я и свернулась под одеялом.

– Я… да, хорошо, – он повернулся на бок, лицом ко мне. – Аннаделла, я немного подумал над тем, как себя вел, и…

Его слова растворялись в темноте моего сознания, не оставляя следа, как сахар в воде.

– Ладно, – вздохнул Науэль.

Я спала так крепко, как будто на время и вовсе прекратила существовать. Проснулась в неопределенное время и в одиночестве, но мое самочувствие было не так плохо, как следовало ожидать, хотя я не сразу смогла вспомнить, где нахожусь. До дома мы доехали в молчании – меня потряхивало с похмелья, Науэль настолько ушел в себя, что не слышал, даже когда к нему обращались, а Дьобулус загадочно улыбался себе под нос, не нуждаясь в общении.