Синие цветы I: Анна

Когда мы ехали с Дьобулусом обратно, я плакала. Это были горячие, спонтанные слезы, что как будто лились сами по себе, и я не назвала бы их причину, потому что не знала ее сама. Дьобулус был слишком тактичен, чтобы расспрашивать меня, слишком опытен, чтобы начать утешать, и слишком откровенен, чтобы сделать вид, что ничего не замечает.

– Я беспокоюсь о Микеле, – сообщил он мне после того, как я успокоилась. – Недавно со мной связался его брат. Он стал большим человеком и хочет забрать Микеля, чтобы однажды тот вступил в дело.

Я без уточнений поняла, что подразумевалось под «делом».

– И как ты намерен поступить?

– Посмотрю по ситуации.

– Но не отдашь его?

– Нет, – Дьобулус улыбнулся одними губами. Я понимала, что ему известны мои мысли, но не могла остановить поток. – Ты считаешь странным, что я забочусь о нем?

– Наверное. Довольно-таки.

– Почему?

– Потому что тебе больше подошла бы роль одиночки. Ты волк.

Дьобулус посмотрел на меня с мягкой иронией.

– Волки живут стаями, образуют семьи.

– А, точно, – я смутилась.

– Пока я был один, я ощущал себя изгнанным, – произнес Дьобулус задумчиво. – Отвергнутым всем человечеством. Но я был слишком сосредоточен на выживании, чтобы замечать свое одиночество. Молча нес проклятие, не задумываясь, как бы мне жилось без него. А потом мне позвонила подружка, мимолетная и давно забытая, и сказала, что у нее есть нечто, что она готова отдать мне, и уверена, что я отблагодарю ее крупной суммой. Когда она принесла мне Лису, Локайю, все изменилось, я сам стал другим.

– То есть она просто оставила тебе дочь и ушла? Не звучит как мать года.

– О, это оказалось наилучшим решением для всех нас. Лисица была очаровательным ребенком, непосредственным и непокорным. Взрослые были наслышаны обо мне и видели во мне чудовище; ее все это не интересовало – она ориентировалась только на свои чувства. Она была как материал, наделенный собственными свойствами, но еще поддающийся воздействию. И тогда я понял, что, если в мире нет никого, кто был бы мне близок, я могу создать такого человека сам. Передать дочери мои нюх и зрение, вложить в нее тепло, чтобы после ощущать его поблизости. Кроме того, родительство – это нелегкое испытание, а я люблю испытания. То, каким человеком станет твой ребенок, больше зависит от твоей действительной личности, чем от того, кем ты думаешь, ты являешься. Только увидев свое отражение в потомстве, начинаешь понимать, кто ты.

Я могла с этим согласиться. Мой сын был слишком чувствительным, слишком робким. Качества, неизменно терзающие меня саму.

– Лисице уже исполнилось девятнадцать, когда в нашем доме появился Науэль, – продолжал Дьобулус. – С ним было непросто – собственно, все еще. Даже по прошествии нескольких лет у меня не было уверенности, что он вернется, уходя в очередной раз. Временами я чувствовал, что он просто не любит меня.

Я кивнула. Порой я чувствовала то же самое, но надеялась, что ошибаюсь.

– И наконец, Микель. Вот уж кто жил в стае, но был в ней волчонком, приученным отползать в сторону, чтобы не путаться у взрослых под ногами. Его родители мешали мне, вели себя нагло и вызывающе. Они словно не понимали, с кем связываются, не вняли моему предупреждению. И я пришел в их дом со своими людьми. Когда мы бродили, выискивая затаившихся, я увидел в комнате на втором этаже ребенка. Он просто стоял и ждал, слушая выстрелы внизу. Заметив меня, он не попытался убежать, лишь взглянул с ледяным презрением и сказал: «Ну, вперед, убей меня». Я был впечатлен таким бесстрашием со стороны одиннадцатилетнего мальчика, и, конечно, у меня не поднялась рука.

– А если бы не был впечатлен, поднялась бы?

Дьобулус наморщил нос.

– Нет. Дурной тон, последнее дело, как отобрать мячик у щенка. Итак, я забрал Микеля к себе. В первые полгода проживания в моем доме он едва ли сказал мне пару слов. Он был подавлен произошедшим и, кроме того, совсем диким. В его прошлой жизни у него не было друзей, он учился нерегулярно и бессистемно, с ним редко кто-либо общался, но ему приходилось часами слушать разговоры взрослых. Он знал, что такое шантаж, как вымогать деньги, как истязать, не позволяя жертве погибнуть. Принятое как данность, все это разрослось в его голове, подобно терновым кустам.

– Как ты их выкорчевал?

Дьобулус рассмеялся.