Синие цветы I: Анна

– Если ты не веришь в мораль, то во что тогда ты веришь? – запальчиво спросила я. Мы уже подъезжали к аллее.

– В нравственность.

– Разве это не одно и то же понятие, лишь обозначенное разными словами?

– Это абсолютно разные понятия. Мораль – это кодекс правил, внушаемый нам извне. А нравственность – внутри, – Дьобулус коснулся груди ладонью. – Это твой барометр, твое понимание зла, твой способ определить, что правильно именно сейчас: ты можешь заботиться о человеке изо всех своих сил и быть с ним бесконечно терпеливой, а он рассыплется в твоих руках, или ты можешь пристрелить его, и это будет лучшее, что ты только способна для него сделать. Жизнь не спектакль, где роли четко определены и поддаются классификации. Она как огонь, как вода, разбрасывает искры и брызги. Даже если иногда ты не способна видеть ясно, ты можешь хотя бы попытаться.

Мы вышли из машины, и Дьобулус удалился, оставив меня в смешанных чувствах. Я давно уже не понимала, что в действительности довлеет надо мной – личностные изъяны окружающих или же собственные предрассудки, сквозь искаженную линзу которых любой будет выглядеть уродливо.

Мне был нужен Науэль. Несмотря на позднее время, я не сомневалась, что смогу разыскать его в левом, нежилом крыле дома. Слоняясь среди спортивных залов и помещений иногда совсем непонятного назначения, я напевала песенку, не сразу обратив внимание на слова: «Он пьет кровь как лимонад». Меня передернуло.

Науэль обнаружился в зале для стрельбы. Одетый во вчерашние джинсы и футболку, с висящими на шее защитными наушниками, он стоял с пистолетом в опущенной руке и грыз ноготь.

Заметив меня, он надел наушники, сжал пистолет обеими руками и выстрелил, попав точно в центр одной из черно-белых мишеней. Он ничего мне не сказал, но его аккуратно подстриженный затылок так и вопил: «Куда же это вы двинули на ночь глядя?»

– Ничего я не сделала с твоим распрекрасным Дьобулусом, – сказала я, приблизившись. – Мы немного прогулялись. Поговорили о морали.

– Твоя любимая тема.

– Верно. Но наши мнения разошлись по ключевым вопросам.

– Неудивительно. Мне порой кажется, что ты пытаешься быть хорошей изо всех сил, а заодно и всех вокруг исправить. Только вот сама точно не знаешь, что это значит – «быть хорошей», а потому говоришь всякую ерунду в попытках определиться.

– Может быть.

– Думаешь, твое усердие привлечет к тебе внимание? Нет.

Я вспомнила себя в детстве. Какой я была послушной. Помогала маме мыть посуду. Складывала игрушки на место. Не уходила с игровой площадки, даже если торчать на ней была скука смертная. Но мои родители все равно не полюбили меня и вышвырнули из дома после первой же моей ошибки. Впрочем, неважно. Это в прошлом.

– Научи меня стрелять, – неожиданно для себя самой попросила я.

Я заметила его секундное колебание. Затем он протянул мне наушники.

– Так, так и так, – объяснял он, направляя мои движения, прикасаясь ко мне кончиками холодных пальцев, отчего мне было сложно сосредоточиться. Я старалась воспринимать пистолет как игрушку – пусть тяжелый, но все же не настоящий. Не хотела впускать в свой мозг осознание того, что в моих руках оружие. В любом случае… я могу научиться стрелять, в этом нет ничего плохого, ведь сам факт того, что я умею обращаться с пистолетом, не заставит меня направить его на человека.

– Так все-таки, чем занимается Дьобулус, Науэль?

– Всем.

– То есть?

– Ты помнишь взрыв на Южном мосту? Его работа. И еще несколько подобных… акций. Зачистил пару-другую высокопоставленных типов. Прокурор верховного суда… и к его смерти Дьобулус приложил руку, я думаю. Конечно, едва ли он проворачивал все эти дела лично. Но исполнители подчинялись его приказам. Также он подшпионивает для Ровенны, я думаю.

У меня задрожали руки. Пуля ушла в стену. Науэль холодно улыбался.

– Все?

– Еще он контролирует сеть. Как же ты стреляешь… Я, близорукий, и то попадаю в цель!

– Какую сеть?

– Ну… сеть. Оружие, наркотики. И их перемещение из пункта А в пункт Б. Все в порядке, Анна? – спросил Науэль с ядовитой заботливостью.

– Нет, – я мотнула головой, глотая слезы. – Это ужасно и омерзительно. Почему ты остаешься с ним?

Науэль снял очки и протер стекла. Он выглядел смущенным.

– Потому что он мне нужен. Потому что до него я был очень одинок. Потому что я слаб. Потому что у меня тысяча аргументов за то, чтобы быть с ним, и только один против – осуждение воображаемой толпы.

Меня ноги не держали, и я села на пол, положив пистолет рядом с собой.

– Ты плачешь из-за Дьобулуса? – спросил Науэль.

– Нет, – «из-за тебя» – мысленно ответила я. – Сегодня я встретилась с твоим отцом.

– У меня нет отца, – возразил Науэль, сразу каким-то жестким, чужим голосом.

– Я его видела.

– Я не пытаюсь опровергнуть тот факт, что ты видела какого-то человека, но у меня нет отца.

– У каждого есть отец. Живой или мертвый, но есть.

– У меня – нет, – продолжал настаивать Науэль вопреки здравому смыслу.