Отказавшись от еды, я медленно пила крепкий черный кофе и рассматривала Науэля своим новым беспристрастным взглядом. Он очень красив, да, конечно. Любая женщина была бы счастлива пить воду с его лица. Впрочем, мое еще вчерашнее отчаянное желание заполучить его вызывало недоумение. Его характер тяжел, как груда камней; он сосредоточен на себе настолько, что по отношению к окружающим почти слеп. Он холоден, раздражителен и немилосердно ехиден. Он спал едва ли не со всеми, кого встречал, и даже с человеком, по сути являющимся его приемным отцом. И все это его прекрасная внешность никак не способна компенсировать. Да, он может быть неплохим другом, несмотря на все его недостатки, но мечтать о большой близости с ним – все равно что желать потопа или урагана.
Мы встретились с Науэлем глазами. Его взгляд испытующий, просящий, пытающийся прогрызть меня до ядра. Удивленный. «Собственно, в моем случае мечта о нем особенно глупа, – продолжала я свои размышления. – Учитывая его тотальное равнодушие ко мне как к женщине и сниженный интерес к женщинам в целом».
– Аннаделла, ты в порядке? – спросил Науэль.
– Несомненно, – искренне ответила я.
Вскоре после обеда Микель каким-то образом разведал, что его старший брат ощутил вдруг прорезавшееся родственное чувство и намеревается изъять младшего под опеку. Я прибежала на пронзительный крик в полной убежденности, что кто-то как минимум сломал ногу. Реакция Микеля поразила даже Дьобулуса. Прижимая к себе вздрагивающего, плачущего сына, он повторял: «Да не отдам я тебя, не отдам».
После Микель долго лежал поперек большого кресла в кабинете Дьобулуса. Сквозь дверь я услышала разговор, хотя слов было не разобрать: ослабший голос Микеля, успокаивающий – Дьобулуса. Срыв Микеля оставил отпечаток на последующих часах, и все, даже прислуга, ходили с хмурыми лицами. Науэль заперся в своей комнате и слушал свои самые вялотекущие пластинки – я не знала, что такие вообще водятся в его коллекции.
Комфортно устроившись на кровати в своей комнате, я несколько часов сосредоточенно читала истории болезни, оставляя на полях заметки. Я так и не поняла сути, но, кажется, обнаружила, по какому принципу Эрве отделил эти дела от других. От такого чтения в животе у меня собрался холод, как если бы я напилась ледяной воды.
К ужину я спустилась в столовую, где Науэль отчитывал Микеля за то, что тот стащил из зала для упражнений в стрельбе пистолет и спрятал его в своей комнате. Измотанный переживаниями Микель то все отрицал, то огрызался, а потом попытался оправдать себя тем, что положил бы пистолет обратно сразу, как пристрелил бы брата.
– Этот пистолет не годится для убийства, – возразил Науэль. – Он мелкокалиберный и маломощный. Одного выстрела будет недостаточно, а больше тебе совершить не дадут – сомневаюсь, что этот бандит заявится без охраны.
Я закатила глаза – ну и семейка. Появившийся в дверях Дьобулус сначала замер, а потом решительным шагом проследовал к своему месту. Сразу притихнув, Науэль и Микель смирно уселись за стол.
В дребезжащей тишине мы дождались, когда подадут ужин. Дьобулус взял вилку и нож и сжал их, не прикасаясь к еде.
– Микель, я запрещаю тебе трогать оружие. Науэль, я запрещаю тебе консультировать его на тему оружия. И знай, Микель – твои намерения меня расстраивают. Более того, я их осуждаю.
– Но ты же убиваешь людей, – буркнул Микель, мрачно глядя в свою тарелку.
– Да, и это не повод для гордости и не пример для подражания.
Микель опустил голову еще ниже. Я почувствовала, что улыбаюсь. Какие же они странные, чудовищные, может быть. Я ощущала себя девочкой, попавшей в волшебную страну, населенную одними монстрами. Поначалу мне хотелось визжать, а потом я привыкла.
После ужина я проследовала за Дьобулусом в его кабинет.
– У тебя есть книги по психиатрии?
– Разумеется. Как твое разбитое сердце?
– Не знаю, как это вообще возможно, но его части соединились в одно целое. Даже трещинок не осталось. Думаю, в этот раз мне удастся оставить в прошлом свое школьное чувство.
– Школьное чувство? Это как?
– А вот так: нравится тебе в школе мальчик, так сильно нравится, что ты никак не решишься к нему подойти. Только смотришь на него и смотришь, и стоит тебе заметить секундный ответный взгляд, обретаешь надежду. Ждешь от него знаков внимания, и ожидание отрывает от тебя куски. Вы ссоритесь и миритесь по десять раз на дню – только в твоей собственной голове, а парень меж тем даже не догадывается о твоих страданиях и тех мучительных отношениях, что вас соединяют.
Дьобулус хмыкнул.
– Ладно, посмотрим-посмотрим.
Я развернулась к тихо бормочущему экрану.
– Это…
– Новый правитель Рованы.
– Да? – оторопела я.
Совсем молодой, широкоплечий, стриженый почти под ноль, демонстрирующий зубы в ослепительной улыбке, он был больше похож на очаровательного юного бандита, почему-то облачившегося в костюм. Когда правитель Ровенны повернул голову, я заметила в его ухе серебряное колечко.