Синие цветы I: Анна

– Он потребовал вызвать Микеля. Я спросил: предпочитает ли он схлопотать потенциальную пулю сегодня или реальную позже. Умный мальчик, он предпочел первое. Я достал пистолет, извлек патроны и положил пистолет на край стола. Ты можешь представить, что было дальше, когда вошел Микель.

– Да уж. Набросился как бешеный?

– Точно. Вцепился в пистолет и, направив его брату прямо в грудь, попытался выстрелить. До братца моментально дошла вся неразумность его идеи слепить из Микеля надежного партнера. Это был низкий ход, но я его сделал. Что ж, одно меня утешает – не я взрастил эту злобу в Микеле. Их воспитание. Решение его брата заявиться ко мне было впечатляющей наглостью. Я бы назвал его глупцом, но он как будто просчитал ход моих мыслей: «В этой семье я уже перестрелял народу более чем достаточно и не могу позволить себе еще одного». Хотя… его клан набирает силу. Вскоре мне придется подрезать крылышки этим голубям, – Дьобулус нахмурился, и я погладила его по плечу, только сейчас заметив, что регулярно отпиваю из протягиваемого им не пустеющего бокала и уже немножечко опьянела. – Отвратительно. Меня угнетает мысль, что мне не удается держать моих детей подальше от всей этой грязи.

– Так почему бы тебе не оставить все это? – осторожно предложила я, выдвинув ящик, где, как мне уже было известно, лежали тонкие, завернутые в ароматную бумагу, сигары Дьобулуса.

– Если бы все было так просто, милая, меня бы уже не было.

Я фыркнула.

– Встряхнись, Дьобулус. А то я теряю веру в твою несокрушимость.

– Это зря. Но проблемы с детьми способны превратить мою голову в осиное гнездо. Был бы я лучшим отцом для Микеля, если бы поле моей деятельности не было усеяно костями и гильзами?

– В этом случае ты вообще не стал бы его отцом, поскольку вы бы не встретились.

– Тоже верно, – Дьобулус протянул мне бокал. – Слышала бы ты, что он наговорил сегодня. Демонстрация его ненависти к брату входила в мои планы, но в то же время у меня опускались руки. В гневе Микель холоден, как стужа. Он так отважен. И терпелив как снайпер. Все это меня тревожит. Порой мне кажется, что он готов убить за что угодно и умереть за что угодно. Из него может получиться герой или преступник, но в любом случае он обагрит себя кровью. А как бы я мечтал вырастить библиотекаря. Или врача.

Я улыбнулась, погладив протянутую мне руку.

– А твоя дочь? Какая у нее профессия?

– Адвокат. Она очень сильная. Когда-то я считал, что она единственная из моих детей, кто находится вне опасности психологического срыва: все жизненные передряги разбиваются о нее, как волны о камень. Но она так далека ото всех – скала, окруженная океаном. Ее сердце пусто. Но в данный момент никто не беспокоит меня больше Науэля – как, впрочем, и в практически любой другой момент. В своем несчастье Науэль зашел так далеко, что уже не сможет выбраться из него самостоятельно.

– Он редко выглядит несчастным.

– Но он таким является. Несчастным, издерганным, отягощенным дурными воспоминаниями и чувством вины человеком, чье здоровье и нервная система изрядно подпорчены разрушительным образом жизни в общем и пристрастием к веществам в частности.

– Ты знаешь его лучше меня. Со мной он закрытый. Иногда я поражаюсь, что вообще нас свело. У нас ничего общего.

Дьобулус стянул с меня носки и помассировал мои ступни.

– Ребенком он был очень одинок. Потом он забыл об этом, но страх тишины в нем остался. Поэтому ему нужна музыка – она создает иллюзию компании. И именно потому, что он знает, что одиночество – это хуже всего, он когда-то подошел к тебе на улице. Просто не смог без угрызений совести пройти мимо.

– Он не боится одиночества.

– Он ничего не боится сильнее. Я никогда не видел человека, настолько зависимого от других людей.

– В случае нас двоих это я всегда бегала за ним, как дура. Он же может бросить меня в любой момент.

– Вероятно, ваши отношения производят такое впечатление, – насмешливо согласился Дьобулус. – Но, знаешь ли, не все такое, каким кажется. И, раз уж мы упомянули совесть… Это его главный страх номер два.

Он поднялся и поцеловал меня, стоя между моими раздвинутыми коленями. Мой первый импульс оттолкнуть его мгновенно погас. Поцелуй был успокаивающим и нежным, и мне почему-то представилось солнце, медленно садящееся в море.

– Нам нужно размяться.

Интересное предложение, но я не стала возражать. То ли от вина, то ли от поцелуя, меня пошатывало, а бедра казались тяжелыми и теплыми.

В коридоре мы повторили (на этот раз я не была уверена, что он начал первым), и я не смогла удержаться от ошеломленного, не выражающего радужный спектр моих чувств, восклицания: «Ого!»

В приглушенном свете вода в бассейне мерцала, как будто ее поверхность горела.

– Окунемся?

– Не знаю, – под платьем на мне было белье-паутинка, которое не годилось в качестве купальника по той же причине, по которой я его выбрала: оно было слишком вызывающим. – У меня нет купальника.

– Ты уверена, что он тебе нужен?

– А если появится Микель?

– Микель ложится рано, как жаворонок, и спит крепко, как медведь. До утра он не выйдет из своей комнаты.

– Хм.