Синие цветы I: Анна

– Природа наградила его идеальным телом – ловким и гибким. Как Науэль обошелся со своим подарком, это уже другой вопрос, – Дьобулус обхватил руками колени и вдруг стал выглядеть маленьким и уязвимым. – Обычная история его молодости: он припирается в самый дебильный клуб и клеит мудачье, усердно изображая из себя маленькую шлюшку. Нарывается как может. Потом его долго пинают вшестером за этим самым клубом. Потом он приползает ко мне и блюет кровью. Все, что я мог сделать, убедившись, что нравоучения в стиле «это плохо, атата» бесполезны, – это обучить его хотя бы основным навыкам борьбы. Так что с обычным противником он справится. И со мной… если я поддамся.

– Сколько же в нем злости, – вздохнула я.

– Он приучил себя до последнего момента игнорировать все, что его угнетает. Его нужно ударить очень сильно, чтобы он заметил боль. Он не осознает значимости чего-то до тех пор, пока не будет этого лишен. Уверен, за несколько последних дней он передумал о тебе больше, чем за все предшествующие годы.

– А у меня раньше не было и минуты, когда я думала о нем меньше, чем в последние дни.

Мы услышали звук выстрела.

– Все логично, – рассмеялся Дьобулус. – Не получилось одолеть меня в рукопашную, он отправился упражняться в стрельбе. И тебе рекомендую. Пригодится.

Он удалился, оставив меня размышлять над его советом. Откуда это ощущение, что он на что-то намекал?

А потом Дьобулус пропал. Он отсутствовал и день, и два, и три. Я начала беспокоиться.

– Он улетел в Ровенну, – объяснил мне Микель, когда мы сидели перед телевизором и играли в видеоигры.

– Что он там делает?

– Вероятно, что-то делает, – ответил Микель – вежливый, но неприступный.

Кошмарные сновидения вернулись, и я опять боялась засыпать, чуть ли не до рассвета оставляя свет в комнате включенным. Содержание снов я не могла припомнить, но они оставляли горечь, гнев и ломоту в мышцах. После всего того, что я прочла в карточках пациентов Эрве, мне было сложно не скатываться в откровенную паранойю. Эх, вот бы заглянуть в собственную голову, понять, что скрывается под слоем будничных мыслей…

Пытаясь отвлечься и занять время в ожидании возвращения Дьобулуса, я перечитала все роанские газеты, которые только смогла найти в доме, и пришла в ужас от прочитанного. На несчастных ровеннцев обрушивались потоки грязи, причем и в старых выпусках, относящихся к «домордобойному» периоду. Приобщаясь к международным отношениям, я чувствовала, как мои мозги начинают закипать.

Я пыталась обсудить все это с Науэлем, но, катастрофически разобиженный, он был нем как рыба. Когда бы я ни зашла к нему в комнату, он лежал на кровати, вытянувшись, как в гробу, и со скорбным выражением лица гладил спящего у него на груди кота. Вероятно, Науэль надеялся выглядеть трагично, но необходимость периодически почесывать усеявшие его руки волдыри портила весь драматический эффект.

К сожалению, в попытке донести до меня, как неправильно я с ним поступаю, Науэль не ограничился демонстративным общением с аллергенным животным. Что гораздо хуже, он начал слушать тяжелую музыку, таская у Микеля пластинки разных групп с названиями вроде «Дивизия мира» или «Новый порядок». Я не понимала, как он не сходит с ума от бешеного стука барабанов, рева гитар и замогильных стонов вокалистов. Хотя может и сходил, кто знает.

О возвращении Дьобулуса я узнала сразу – просто по тому, как изменилась атмосфера в доме. Как будто стало теплее на несколько градусов. Я встрепенулась, словно котенок, услышавший зов матери. Надо же, я действительно беспокоилась о нахальном рыжем мафиози.

– В этом не было необходимости, – сказал Дьобулус.

Мог бы дождаться хотя бы из вежливости, когда я выскажу свои переживания вслух…

За несколько дней он так осунулся, что я остолбенела, недоуменно его рассматривая. Глаза покраснели от усталости, а волосы казались кроваво-красными по сравнению с бледным лицом. Помятый и утомленный, Дьобулус все равно как-то умудрялся сохранять респектабельность.

Присев на край его широкой, застеленной красным бархатом, кровати, я наблюдала, как он переодевается. Когда он снял рубашку, я увидела полосы ссадин и синеющие пятна кровоподтеков у него на груди. Левое плечо было перевязано.

– Дьобулус! – воскликнула я в ужасе, и он нахмурился.

– Все не так страшно, как выглядит. Скоро заживет. Пойдем, поможешь мне вымыть голову. Рука меня пока плохо слушается.

– Что случилось? – спросила я, когда Дьобулус осторожно вытянулся в ванне и запрокинул голову под струю воды.

– Не проси меня рассказать тебе о конкретных случаях. Я могу только прояснить ситуацию в целом.

После ванны Дьобулус набросил на себя винный бархатный халат, но остался босиком. Мы переместились в кабинет, где Дьобулус зажег свечи, словно нас ожидало романтическое свидание.

– Сначала выпьем, – открыв стеклянную дверцу бара, он достал бутылку и посмотрел на этикетку. – Нет, нужно что-нибудь покрепче.

Я села в кресло у окна и, отпив предложенного зелья, закашлялась. Слишком крепко для меня. А Дьобулус даже не поморщился.

– Подождем.

– Чего подождем?