– Я по-прежнему считаю его преступником. Но он очень необычный преступник. Думаю, я должна разузнать подробности.
– Не понимаю, что с тобой происходит, – продолжил Науэль, не слушая меня. – Что-то не так? Ты плохо себя чувствуешь?
– Почему? – рассмеялась я. – Со мной все в полном порядке. Мне хорошо. Остается только мечтать, чтобы это состояние сохранялось подольше.
Науэль помрачнел. Избегая моего взгляда, он взял бутылку с пеной для ванны и зачитал надпись на этикетке:
– «Нежная пена для ванн с успокаивающим ароматом трав сделает ваш сон сладким и безмятежным. Способ применения: вспенить под струей воды один-два колпачка. Принимать ванну пятнадцать минут». Что за маразм! Видимо, если я задержусь в воде дольше, чем на пятнадцать минут, я усну. Или умру.
Тут я заметила, что он едва сдерживает ярость. Манера Науэля мгновенно приходить в бешенство из-за первой попавшейся ерунды всегда вызывала у меня недоумение.
– Не смотри на меня, пока я раздеваюсь, – пробурчал Науэль, плеснув в воду жидкость из бутылки. – И вообще не смотри на меня.
Я отвернулась.
– Мне нужно обсудить с тобой кое-что. Я наткнулась на очень странную вещь в записях о пациентах…
– Сколько пальцев я показываю? – перебил меня Науэль.
– Откуда я знаю? Я же не смотрю на тебя.
– А почему не смотришь? – возмутился Науэль.
Я развернулась. Запрокинув голову, Науэль лежал в ванне, едва прикрытый клочьями пены.
– Ты смотрел телевизор?
– Если ты об этой собачьей склоке, она меня не интересует. Твое повышенное к ней внимание мне непонятно. Еще неделю назад ты не знала, как зовут нашего президента.
– А ты и сейчас не знаешь.
– Не очень-то и хотелось.
– Наша страна безобразно разругалась с ближайшими соседями, а тебе плевать?
– Какими бы ни были последствия, меня они не касаются, так что все равно. Сменим тему, – предложил он и замолчал, глядя на меня с выражением вежливой скуки.
– Да чего тебе нужно от меня? – не выдержала я.
– От тебя – ничего. Все, что я хочу – это принять ванну, – заявил Науэль и скрестил руки на груди.
– Знаешь, что… в следующий раз, прежде чем звать меня, определись, что собираешься мне сказать и, главное, хочешь ли вообще говорить. Потому что от участия в беседах, подобных сегодняшней, я отказываюсь, – уведомила я и вышла.
Немного рассерженная, я накинула пальто (все то же серебристо-серое пальто Науэля) и отправилась прогуляться в парк. Едва я отдалилась от аллеи, уходя дальше по тропинке, как мысли о Науэле улетучились, сменившись тревожными размышлениями о Роане и Ровенне. Не прошло и пяти минут, как меня нагнал Науэль – в не застегнутой куртке, с мокрыми волосами и брызгами пены на шее.
– Да что такое, возвращайся в ванную комнату! У тебя есть еще десять минут, разрешенных пеной для ванны! А здесь ты простудишься!
– Я должен предупредить тебя насчет Дьобулуса, – Науэль тяжело дышал после пробежки.
– А что насчет Дьобулуса?
– Ты совершаешь ошибку, путаясь с ним.
– Почему же?
– Потому что для него это останется игрой, а ты влюбишься и будешь страдать.
– Большей нелепости в жизни не слышала. Я не собираюсь влюбляться в Дьобулуса.
– Если он захочет влюбить тебя в себя, ты сдашься.
– С тобой этот номер у него не прошел.
– Это со мной.
– Уверена, Дьобулус не собирается похищать мое сердце. Да я сейчас в принципе не способна увлечься кем-то по-настоящему. Только не спрашивай, откуда у меня такая убежденность, – ледяные цепи опутывали мое сердце, пронизали его насквозь, и, согреваемое циркулирующей кровью, оно было теплым, но никогда – горячим. – И действительно ли ты считаешь, что Дьобулус намерен причинить мне вред?
Мы посмотрели друг на друга. Науэль с заметным усилием придал своему взгляду честное выражение. Я отвернулась и быстрым шагом пошла прочь.
– Зачем тебе нужны эти шашни с Дьобулусом? – закричал Науэль, припуская за мной. – Объясни?
– Зачем? А зачем человеку вообще нужно внимание? Я столько лет прожила как призрак, Науэль. Я вспоминала о своем теле только когда у меня что-нибудь болело. И сейчас я не намерена упускать шанс наконец-то доставить себе удовольствие, – по правде, я очень сомневалась, что все-таки дойду с Дьобулусом до секса, но было сложно сопротивляться соблазну подразнить Науэля. Он заслужил. – Я устала от одиночества!
– Но ты не одинока. Мы иногда разговариваем, – сказал Науэль с таким глупым выражением лица, что я взорвалась, как бомба.
– Мне плохо! – закричала я. – Мне нужно прикасаться к кому-то и чтобы прикасались ко мне! Я хочу, чтобы меня обнимали! Я хочу целоваться!
– И все-таки я не понимаю, – испуганно отступив, пробормотал Науэль.
Я вздохнула и, мысленно досчитав до десяти, полезла в карман за сигаретой.
– Как часто ты спишь один, Науэль? – спросила я, прикуривая, и по его помрачневшему взгляду поняла, что, наконец, дошло.
– Если… ты… так… мучаешься, – начал Науэль, застревая на каждом слове, – то я мог бы… – и он протянул мне руку.
Едва не подавившись сигаретой, я отпрыгнула от него.
– Ну уж нет.
– Почему?