Синие цветы I: Анна

– Кто бы знал, что ты станешь таким, как сейчас. Раньше ты мне нравился больше: когда-то давным-давно, когда ты был маленьким и тихим, смотрел испуганно и покорно, держал при себе свои недовольство и протест, если они возникали.

Науэль сверкнул зубами:

– Времена меняются. И теперь все стало совсем наоборот, ты заметил?

– Я тебя ненавижу, – бесцветно произнес Дитрек.

В темнеющей комнате Науэль поблескивал, как светлячок.

– А я с тобой развлекаюсь.

И тогда Дитрек заплакал. Очень тихо. Его горло спазматически сжималось, но слезы были скупыми и мелкими.

– Он плачет от злости, – пояснил для меня Науэль. – Ну хоть как-то.

Он не мешал Дитреку – ровно две минуты, потом встал, прошел через всю комнату и щелкнул по выключателю. Комнату залил свет, яркий и беспощадный, и Дитрек съежился в кресле, вытирая щеки. Науэль хлопнул в ладоши.

– Все, достаточно изливать свою боль.

Жмуря глаза от света, Дитрек достал платок и аккуратно высморкался. Хотя глаза у него были мокрые, черты лица хранили ледяную твердость.

– Выкладывай деньги, и можешь считать наш визит законченным, – сказал Науэль таким тоном, будто это он последние полчаса изнемогал от желания быть отпущенным на свободу.

– Я выпишу новый чек, – процедил Дитрек сквозь зубы.

– Нет, милый. Ты сгоняешь в банк и принесешь мне всю сумму наличными. Торопись, корпоративные рабы скоро разойдутся на ночевку по хижинам.

– Ты не способен заглянуть в банк и поставить свою гребаную подпись? – закричал Дитрек так, что стекляшки на люстре зазвенели.

– Не-а, – лениво протянул Науэль. – Влечение к пороку, возникшее в столь раннем возрасте, загубило на корню тягу к образованию. А в банке мой крестик не прокатит.

– Я не оставлю тебя в моем доме без надзора.

Науэль широко зевнул, показав нежно-розовую внутреннюю поверхность рта.

– А у тебя есть выбор?

Дитрек дрожащими от злости пальцами сгреб предыдущий чек со стола. Когда он проходил мимо меня, я вжалась в диван. Науэль проследил за Дитреком безразличным взглядом. Руки в карманах и расслабленная поза, ускользающая полуулыбка – Науэль Вилеко каким он желает быть.

– Только попробуй что-нибудь устроить! – крикнул Дитрек, прежде чем выскочить на улицу, где черными блестящими струями лил дождь. – И не смей ляпать свою жвачку на мебель!

Только когда машина Дитрека скользнула мимо окна, я наконец-то смогла вдохнуть достаточное количество воздуха.

– Не обязательно дрожать с головы до хвоста, – сказал Науэль, преображенный в одну секунду – погасивший свой свет, сдержанный и неулыбчивый, витающий мыслями далеко отсюда, дергающий за кончики своих коротких волос в тайной надежде, что они от этого быстрее отрастут – Науэль Вилеко как он есть.

– Кто этот человек?

– Наш разговор прояснил более чем достаточно, – достав изо рта жвачку, Науэль прилепил ее к нижней поверхности столешницы журнального столика. – Есть хочешь?

– Даже думать о еде противно.

Науэль положил пластинку на проигрыватель, и комнату наполнили холодящие, чистые звуки вступления «Ореола». Прибавив громкость, Науэль закрыл глаза на секунду, пропитываясь музыкой, растворяясь в ней, как кусок сахара в теплом молоке. Отлучившись в кухню, он вернулся с чашкой горячего чая, которую подал мне.

– У тебя продрогший вид.

Мне было странно заметить притаившуюся мягкость в его голосе, совсем недавно звучавшем так, будто этот человек ни к кому и никогда не способен испытать сочувствие.

– Успокойся, – потребовал Науэль. – Это все ерунда. На самом деле ерунда. Тебе не нужно переживать по этому поводу.

Я сама не понимала, почему так сильно желание разреветься. С каждой минутой разговора меня наполняло чувство горечи, сейчас едва выносимое. На языке у меня теснилось так много вопросов, но стоило мне открыть рот, как меня перебил Науэль:

– Анна, мне сейчас не до этого.

– Ладно, – я отпила чай, и он показался мне горьким, но в тепле чашки, согревающей мои пальцы, было что-то утешающее. – Тебе грустно, – поскольку расспросы мне запретили, я произнесла это как утверждение.

– Нет.

Я посмотрела в его глаза, и он ответил мне открытым, спокойным взглядом.

– Правда?

– Правда. Я редко признаюсь тебе в чем-то, но я стараюсь тебе не врать.

Он вдруг погладил меня по голове, что меня так удивило, что я не нашлась, что сказать, и вышел из комнаты. Отпивая чай мелкими глотками, я слушала, как Науэль бродит по дому, двигаясь почти беззвучно, как кот. Он хлопнул в кухне ящиком, мелькнул в дверном проеме на пути из кухни в спальню (я заметила у него в руке банку с шоколадной пастой). Захватив чашку с чаем, я прошла к нему и встала в дверном проеме.

– Мне так легко живется, потому что меня окружают кретины, считающие кретином меня, – сообщил Науэль без тени улыбки. – Эту фразу про стыд, точащий как вода камень, он взял из древнего фильма Ледера.

– Кто такой Ледер?

– Режиссер-классик. Снимал психологические драмы с детективным уклоном. Дитрек, видимо, не мог представить, что я смотрю что-нибудь кроме мультиков, комедий и ужастиков.

– Я тоже считала, что ты не смотришь ничего кроме мультиков, комедий и ужастиков, – призналась я.