Синие цветы I: Анна

– Какого такого блядского героя ты изображаешь из себя? Да ты просто злобный ребенок, Науэль! Злобный ребенок, который стремится унизить взрослых, самоутвердиться среди них любой ценой! Но ты остаешься потаскушкой! Все презирают тебя, и ты ничего не изменишь! Тебе даже нечего придумать, чтобы заслужить еще большее презрение!

Блестящий снаряд ненависти, взорвавшийся с брызгами, врезавшись в затылок Науэля. И во мне что-то лопнуло, звякнуло, как проволока. Я подбежала к Дитреку и толкнула его в грудь с такой силой, что он едва не рухнул.

– Я его не презираю! – завопила я пронзительно. – Закрой свою поганую пасть и не открывай никогда!

Я, кажется, ударила Дитрека несколько раз. Перед глазами у меня горели желтые огни, и сквозь них я мельком увидела вытаращенные на меня глаза Дитрека, затем удивленное лицо Науэля, разворачивающего меня к себе.

– Анна. Аннаделла, – его губы шевелились, но голос я услышала не сразу.

Он потянул меня к машине, усадил внутрь. Я скрестила руки и уставилась перед собой. Внутри все горело. Науэль еще оставался снаружи. Говорил он спокойно:

– Неважно, кто я, пока у меня есть мои длинные зубы. Если кто-то относится ко мне плохо, это его проблемы. Если ты решил достичь финальной ясности, я тоже внесу свой вклад: я не один, Дитрек. В какой-то день каждый из них ощутит гнев, и у тебя не будет способа защититься, потому что, хоть ты и здорово наловчился скрывать свои развлечения, те, кого ты в них вовлекаешь, получают шикарную возможность тебя шантажировать. И они будут, с цинизмом и хладнокровием, которые – плоды твоего воспитания, Дитрек. Ты сам растишь себе врагов. Не я, так другой доконает тебя окончательно. Ты обречен. Занавес опускается.

Науэль сел в машину. Вместе с холодом в салон ворвался голос Дитрека:

– Прощай, Науэль. Я надеюсь, кто-нибудь тебя пришибет.

– До свидания, Дитрек. Был рад тебя отыметь, – Науэль трогательно помахал ему ручкой. – И… если что… ты знаешь самый легкий способ решить все свои проблемы, – он захлопнул дверь.

К тому времени, как Науэль заговорил со мной, пригород остался позади. Мы ехали между потоками света, разливаемыми фонарями. За ними темными силуэтами виднелись деревья, чьи острые верхушки напоминали горы.

– Ты сердишься на меня?

– Нет. Я ужасно растеряна.

– Я вел себя вызывающе, грубил и требовал денег. Почему ты не сердишься на меня?

– А ты хочешь, чтобы я на тебя рассердилась?

– Пожалуй, я не буду отвечать на этот вопрос.

– Науэль… ты можешь просто поговорить со мной об этом.

– Я ни с кем не хочу говорить об этом, – отрезал Науэль.

– Меня опять сравнили с ребенком, – начал он нейтральным тоном десять минут спустя. Как будто вовсе не обидел меня, отказав в доверительности. – Неужели я настолько инфантилен?

– Да, если посмотреть на твою ручку с медвежонком, послушать твой плеер, заценить твою коллекцию вкладышей. А так не знаю, – я поскребла окно. Совершенно бессмысленное действие. – Но он мог быть прав, утверждая, что ты стремишься унизить взрослых.

– Он ничего не знает обо мне, – отрезал Науэль. – Ничего.

– Он бросил это со злости. Но и случайно можно наткнуться на истину.

Науэль наморщил лоб.

– Ты слишком загрузилась. Это все чушь. Мыльный пузырь. Лопнул, и ничего не осталось.

– Только двести тысяч в твоих карманах, – сказала я страдальчески.

– Я выброшу их в окно хоть сейчас.

– Нет, – ужаснулась я. – Мы должны как-то избавиться от них. Эти деньги… вызывают мерзкое чувство.

– Разве я только что не предложил способ избавления?

– Не такой.

Я прислонилась к стеклу головой, и спустя секунду меня ослепил свет фар большой машины на встречке. Науэль включил музыку. Я вслушивалась в слова песни, пытаясь найти в них подсказку, что Науэль чувствует сейчас, но они были совершенно бессмысленны. Я знала о нем уже немало, однако, когда очередная часть его прошлого приоткрывалась для меня, только начинала понимать Науэля все меньше. Все сумрачнее и страннее.

Науэль потянул меня за рукав.

– Анна, выплывай из своих мыслей. Что за подавленность.

– Куда ты спрятал записку? – спросила я.

– Туда, где женщина найдет, а мужчина не догадается заглянуть.

– В косметичку?

– В пудреницу. Под пуховку.

– Да, вряд ли он найдет.

– С моими друзьями такой номер бы не прошел.

Я фыркнула.

– Да уж.

– Однажды на улице я увидел, как маленькая собачка набросилась на волкодава, – сказал Науэль. – Волкодав совершенно охренел. Он не знал, что ему делать – проигнорировать из гордости или же наступить на нее.

– И?

– Сегодня я увидел это во второй раз, – Науэль рассмеялся.

Я засмеялась тоже.

– Я была крута?

– Беспредельно. Ты бы размазала его по крыльцу, если бы я не оттащил тебя. Аннаделла, ты единственный человек, которому могло прийти в голову защищать меня в той ситуации.

– Он меня разозлил, – сказала я угрюмо. – Мне надоело, что тебя считают кем-то… кто хуже всех.