Синие цветы I: Анна

Машина прибыла через десять минут, и я был слишком подавлен, чтобы задуматься, с каких это пор медицинское учреждение подвозит родственников пациентов. Мы ехали долго. За окном было темно, как на дне океана, только изредка мелькали вспышки фонарей.

Клиника была крошечной и захолустной. Зеленый потертый линолеум в коридоре. Мне бил в нос страшный лекарственный запах. Я прошел до конца коридора и вдруг осознал, что совершенно обессилен.

Врач встретил меня приветливо.

– Вам лучше сесть.

Я упал на стул. Губы у меня растянулись в дикой ухмылке.

– Сейчас вы скажете, что она умерла.

Доктор спокойно смотрел на меня.

– Все зависит от того, хватит ли у организма Мирелль сил, чтобы сопротивляться инфекции. Сейчас она в изолированном боксе.

– Что это за инфекция? – закричал я.

Он назвал. Слишком длинное и запутанное название, чтобы сразу запомнить. Я достал блокнот. Ручка так и прыгала в пальцах.

– Диктуйте, я запишу.

– Вы нуждаетесь в полной проверке, – сказал врач елейный голосом. – Возможно, вы тоже заражены.

– И вы! Вы ведь сидите здесь, рядом со мной! – воскликнул я, вскакивая. Я был готов напасть. Трясти проклятого докторишку до тех пор, пока он не скажет правду.

Налетевшие из ниоткуда санитары поволокли меня прочь. Мне что-то вкололи, и я отключился.

Очнувшись, я узнал, что моя дочь мертва. Я принял это известие молча, тупо глядя в потолок. Одинокая лампочка наверху двоилась, четверилась. Все плыло. Я едва осознавал, что у меня была дочь. Тем более я не осознавал, что теперь ее у меня нет.

Я провел в больнице две недели с диагнозом нервный срыв, обезвоживание и общее истощение организма. Это была уже другая больница, куда меня перевезли в бессознательном состоянии. Мне пришлось долго терзать расспросами персонал, прежде чем мне предоставили информацию: ранее я проходил лечение в реанимационном отделении городской поликлиники № 21.

После выписки я съездил в двадцать первую поликлинику. Пол там был выстлан паркетом. Совершенно определенно, я никогда не бывал в этом месте. Но все, что я мог противопоставить их лжи – это мои туманные воспоминания о зеленом линолеуме. У меня не было даже адреса. Я попал в их ловушку.

Я вернулся в свою пустую квартиру и только тогда обнаружил, что почти полностью поседел – в тридцать два года. Я был сломлен, у меня все болело. Происходящее в такой степени походило на кошмар, что я отказывался в него верить. Я был просто ученым, тихо занимался своей работой, так почему со мной поступили столь жестоко? «Они совершили ошибку, – бормотал я себе под нос, нарезая круги по квартире. – Ошибку». Мне стало нечего терять. Больше никто не ждал меня дома, никто не мешал мне продолжать войну с невидимым врагом.

Только через месяц мне выдали урну с прахом, но я был твердо уверен, что эта горстка пепла не имеет отношения к моей дочери. Я развеял прах над городом. Если бы я знал в тот момент, что будущий прорыв в науке позволил бы мне, с помощью генетической экспертизы, доказать или опровергнуть принадлежность праха к Мирелль…

Теперь я уже ни с кем не делился своими опасениями и открытиями. Я отдалился от друзей и практически не общался с коллегами, хотя прилежно ходил на работу. Я сильно сдал, наука не занимала меня так, как прежде. Я был тайным шпионом, психопатом, строящим зловещие планы мщения.

Муж моей коллеги давно нашелся, что я отметил в своей записной книжке, куда среди прочего записывал номера телефонов, указанные в объявлениях о розыске пропавших. С некоторыми из людей, разместивших объявления, мне удалось встретиться и поговорить. По результатам бесед складывалась однообразная картина. В большинстве случаев история с исчезновением человека заканчивалась так: поступало сообщение, что потерянный найден, но состояние его нестабильно, поэтому перед возвращением в лоно семьи он должен пройти специальное лечение, причем, чтобы не волновать больного, посещать его строго не рекомендуется. Если родственники все же настырничали, то пациент представал перед ними в бессознательном состоянии, находясь под действием снотворного. Спустя некоторое время найденыша возвращали в любящие объятия – живого и здорового, но без единого воспоминания о том периоде, когда он числился пропавшим.

Я обнаружил следующую закономерность: чаще всего пропадали люди, живущие в Залесном и Центральном районах. И не только дом, где когда-то жил я с семьей, пребывал в запустении, спрятавшись от мира за высоким забором. Люди говорили, что такие дома населены призраками. Я не верил в привидения, но все чаще задумывался, почему многие верят. Не существует ничего, что возникает из пустоты, само собой. Вода или огонь – все результат химической реакции.