Сюжет Бабеля

Боярский. <...> Мосье Боярский, говорит он мне по-французски, я уважаю вас, как фирму <...> и прошу вас, как фирму, выпить со мною две кружки пива и скушать десять раков...

Левка (грубым голосом). Я люблю раков.

Арье-Лейб. Скажи еще, что ты любишь жабу.

Боярский. ...и скушать десять раков...

Левка

(упрямо). Я люблю раков.

Арье-Лейб. Рак - это же жаба...

Боярский(Левке). Вы простите меня, мосье Крик, если я скажу вам, что еврей не должен уважать раков. Это я говорю вам замечание из жизни. Еврей, который уважает раков, может позволить себе с женским полом больше, чем себе надо позволять, он может сказать сальность за столом, и если у него бывают дети - так на сто процентов выродки и биллиардисты. Это я вам сказал замечание из жизни.

Тут, как будто, все понятно: в самом начале первой сцены Левка уже сказал, что «еврей, который сел на лошадь, перестал быть евреем и стал русским». А раз так, то еврейские пищевые запреты ему не указ. А значит, можно любить и всю некопытную нечисть, в том числе ракообразную. А для Арье-Лейба раки такая же мерзость, как жабы...

Но это религия. Для чего же Боярский считает нужным привести еще «замечание из жизни» и замечание отнюдь не очевидное: «Еврей, который уважает раков, может позволить себе с женским полом больше, чем надо себе позволять». Откуда он это взял?

Из языка! Точнее — из особого значения слова применительно к отношениям с женщиной. Отсюда вывод: «любить раков» то же самое, что «любить раком», т.е. совокупляться с женщиной сзади.

Понятно, что значение слова здесь совсем иное — переносное, когда сексуальный акт уподобляется попятному движению рака. В самом же слове «рак» ничего неприличного нет. А приписывать любителю раков склонность к сальностям и вовсе глупо, поскольку «сальность» произведено из французского sale «грязный». И Боярский, болтающий по-французски, должен был это сообразить!

Почему же не сообразил? А потому, что разглядел в слове «сальность» совсем иную ипостась — сало, и, наверняка, свиное.

А это еще один запрет — евреи свинину не едят!

Таким образом, разглагольствования Боярского — это пародия на иудейскую экзегезу — символическое толкование Священного Писания.

И — как подтверждение: экзегеза самая доподлинная (в той же пьесе «Закат», сцена 6-я).

Арье-Лейб. «Песня Песней» учит нас - ночью на ложе моем искала я того, кого люблю... Что же говорит нам Рашэ?

<...>

Арье-Лейб. Вот что говорит нам Рашэ: ночью - это значит днем и ночью. Искала я на ложе моем - кто искал? - спрашивает Рашэ. Израиль искал, народ Израиля. Того, кого люблю - кого же любит Израиль, спрашивает Рашэ? Израиль любит Тору, Тору любит Израиль...

Рашэ — это ашкеназское произношение акронима РаШИ, абревитатуры словосочетания «Рабби Шломо Ицхаки». Так звали крупнейшего комментатора Священного Писания, в XI веке жившего в городе Труа на севере Франции.

А РаШИ, в отличие от Боярского, даже в «Песне песней» видит не эротику, а высочайший духовный смысл: если и есть предмет, достойный любви еврея, — это Тора.

И Бабель над обоими толкователями издевается...

Глава VIII Переход через Збруч

За свою жизнь Бабель надавал множество обещаний — написать книгу о ЧК, о коллективизации, о Горьком... И, скорее всего, обещанного не исполнил. Оттого и остался в анналах литературы отличным писателем, но автором одной единственной книги.

И книга эта «Конармия». Мы еще много места уделим разбору отдельных вошедших в нее новелл, но это не отменяет необходимости задуматься и над книгой в целом. Что же она такое? Пронизывает ли ее сквозная главная мысль, или такого стержня в ней нет, и это собрание блистательных новелл представляет собой лишь россыпь бриллиантов?

Попыток понять принцип сцепления новелл в книге было немало (приложил к этому руку и я), — удача не сопутствовала никому.

Но в книге — любой книге — всегда имеются в наличии две вещи: начало и конец. Бабель и здесь пытался запутать дело: в 1933 году снабдил «Конармию» новым концом — рассказом «Аргамак». Об этом рассказе мы поговорим позднее, поскольку, по мнению практически всех исследователей, конец этот к книге приделан механически. Но по-настоящему книга завершалась рассказом «Сын рабби» (см. главу XIX).

А открывалась книга рассказом «Переход через Збруч».

И выясняется, что с началом книги тоже не все слава Богу, поскольку город Новоград-Волынск, где проходит действие рассказа, стоит на реке Случь. И эта несуразность давно была отмечена. А объяснение дали такое: Бабель мистифицировал читателя!

Зачем? Какая, собственно, разница — Збруч, Случь?..

Есть разница — и существенная! Потому что Збруч не просто река, приток Днестра. С 1815-го по 1918 год по реке Збруч проходила граница между двумя империями — Австрийской и Российской. И 17 августа 1914 года переход через Збруч ознаменовал начало боев Первой мировой на Юго-Западном фронте русской армии.

Подъесаул Евгений Тихоцкий, участник тех событий, начало боя описывал так: