Сказители

Г-н Сисак бывал дома редко. В те последние годы его рабочий график стал более сумбурным. Обычно он отсутствовал по нескольку дней в неделю, но потом эти несколько дней превратились в неделю, а то и в две. Когда же он возвращался домой, у меня складывалось впечатление, что он приезжал только повидаться с сыновьями. На меня он почти не смотрел. Я готовила ему роскошные ужины, но мыслями он явно был где-то в другом месте. Мне не хватало его добрых слов и похвал, но они больше не слетали с его уст. Более того, ему не хотелось даже дотрагиваться до меня.

Он стал напоминать мне героев сериалов, когда те вели себя так, словно им не было никакого дела до героинь. Герой находил изъяны в своей героине, говорил ей обидные слова, и с презрением относился к ее происхождению. Было ясно, что причиной такой смены отношения стала негодяйка. Она соблазняла его любовным эликсиром или опутывала своими чарами, приманивая к себе сладкими речами обмана.

И разумеется, скоро мой муж привел к нам в дом другую женщину.

Она была его деловой партнершей, так он мне сказал. Они планировали вместе расширять ткацкий бизнес, начав экспортировать ткани. Она была высокая и красивая, с напудренным лицом, безупречно подведенными бровями и соблазнительными красными губами. Она была светлокожая, худощавая, с аппетитными формами, говорливая: городская девушка до мозга костей, сумевшая очаровать Сисака сладкими речами, и я могла сказать, что ему их было все мало. По его словам, он привел ее в дом, чтобы она смогла попробовать мою стряпню. Он сказал ей, что я великолепно готовлю. Моя еда ей вроде бы понравилась, и она осыпала меня кучей комплиментов. После ужина Сисак отвез ее обратно в город (думаю, там она и жила) и вернулся домой часа в два или три утра. В его дыхании ощущался запах сигарет и алкоголя, а еще от него исходил незнакомый аромат мыла.

На следующий день Сисак сообщил мне, что привез ее в наш дом, чтобы я смогла заранее с ней познакомиться.

«Заранее перед чем?» – хотелось мне спросить, но я не спросила. После этого женщина стала появляться в нашем доме чаще.

О, бедная я, бедная! А что я могла сделать? Я стала глубже сочувствовать уделу героинь мыльных опер. Мне оставалось только все держать в себе, но со временем мои переживания превратилась в страдания. Каждый вечер я молча плакала в подушку, стараясь уснуть, чувствуя себя предельно одинокой. Частенько я брала к себе под бок сыновей для утешения, тычась лицом в шеи безмятежно спящих детей и осушая свои слезы.

Эта женщина была явной копией негодяйки из мыльной оперы. Вот почему я мысленно ее так и называла. Она вечно вертелась рядом с моим мужем, глядя на меня таким взглядом, точно я была ее служанкой. Мне не было никакого смысла пытаться получше ее узнать. Она никогда не помогала мне в домашних делах, ее руки ни разу не дотронулись до грязных тарелок. Они вместе ели, оставляя после себя гору немытой посуды, которую я должна была прибрать и вымыть.

Однажды Сисак заявил мне:

– Я попрошу Суду переехать жить к нам.

Я обомлела. Как? Куда?

– В качестве кого? – набравшись храбрости, спросила я. У меня на глазах выступили слезы.

– В качестве моей женщины, – ответил он с непроницаемым выражением лица. – Ты будешь моей главной женой, а она – моей младшей.

Я затрясла головой, более не в силах сдерживать слезы.

– Я сама тут как младшая жена, – выдавила я и разрыдалась.

Я много чего хотела заявить, высказать, спросить. Какое место я занимаю в этом доме? Он бросился ко мне и обвил руками. В последнее время он часто вел себя подобным образом, и, удивительное дело, эти объятья помогали мне чувствовать себя немного лучше.

– Ты мне не любовница, – ласково сказал он. – Этот дом мой, а также твой. Ты родила мне двух сыновей, которые очень важны для меня. И как же ты можешь быть для меня просто любовницей?

Собравшись с духом, я снова осмелилась ему возразить.

– Но зачем тебе другая женщина?

У нас ведь уже были герой и героиня. Это же возмутительно – то, что на сцене появилась еще и негодяйка.

– Ты не думаешь, что это просто аморально?

Он опешил и оттолкнул меня.

– Ты ничего не понимаешь! Не смей читать мне проповеди! В этом нет ничего аморального. Я всегда содержал нашу семью. Я мужчина, и я вправе иметь в жизни какие-никакие забавы. Суда доставляет мне удовольствие. И не более того. Ты должна быть мне благодарна, ведь я заранее предупредил тебя, что она будет жить с нами. Мне не нужно твое разрешение.

А он разве просил у меня разрешения? Я видела, что постепенно он гневался все больше. Я взволнованно поглядела на него.

– И, кстати, о какой такой морали ты говоришь?

– Я говорю о той морали, о которой говорят в моих сериалах!