Сказка

Я расстегнул. Кобура опрокинулась и ударилась о моё колено, револьвер выпал на пол сарая.

— Теперь можешь застегнуть обратно. Хороший ремень, ха-ха.

(С этой минуты я перестану писать «ха-ха», потому что он произносил это без остановки, как своего рода слово-паразит. Добавлю, что это было очень по-румпельштильцхен-ски. В общем — жутковато.)

— Теперь повернись.

Я повернулся, и он повернулся вместе со мной. Мы были как фигуры из музыкальной шкатулки.

— Медленно, парниша. Медленно.

Я вышел из сарая. Он вышел следом за мной. В другом мире было пасмурно, но здесь светило солнце. Я видел наши тени, его была с вытянутой рукой, сжимавшей пистолет. Мой мозг сумел переключиться с первой передачи на вторую, но до третьей ему было далеко. Меня будто приложили пыльным мешком, основательно так приложили.

Мы поднялись на заднее крыльцо. Я отпёр дверь, и мы прошли в кухню. Помню, как подумал о всём том времени, которое провёл здесь, не подозревая, что мой последний раз наступит так скоро. Потому что этот тип собирался убить меня.

Только этому не бывать. Я не мог ему позволить. Я подумал о том, что люди найдут колодец миров, а я не мог этого допустить. Представил городскую полицию, спецназ из полиции штата, военных, наводнивших маленький участок обувщицы, срывающих её бельевые верёвки, так что обувь летит на землю, пугающих её, — я не мог этого допустить. Представил парней, врывающихся в заброшенный город и пробуждающих то, что там спало, — я просто не мог этого допустить. Вот только я не знал, как его остановить. Я оказался в дураках.

Ха-ха.

2

Мы поднялись по лестнице на второй этаж — я впереди, а Румпель-сраный-штильцхен позади меня. На полпути вверх я подумал было сделать выпад назад и сбить его с ног, но не стал пытаться. Это могло сработать, но у меня были все шансы умереть, если бы не сработало. Будь здесь Радар, она, несмотря на возраст, попыталась бы напасть на Румпеля, и, вероятно, сразу бы получила пулю.

— В спальню, парниша. В ту, где сейф.

Я прошёл в спальню мистера Боудича.

— Это вы убили мистера Хайнриха, не так ли?

— Что? Не слышал ничего глупее. Они поймали того типа.

Я не стал возражать. Я знал, что это он, и он знал, что я знаю. И я знал ещё кое-что. Первое: если я совру, что не знаю кода от сейфа и буду на этом настаивать, он убьёт меня. Второе — ничуть не лучше первого.

— Открывай шкаф, парень.

Я открыл шкаф. Пустая кобура хлопнула по моему бедру. Никудышным я оказался стрелком.

— Теперь открывай сейф.

— Если я сделаю это, вы меня убьёте.

Наступила минута молчания, пока он переваривал эту самоочевидную истину. Затем сказал: «Нет, не стану. Я просто свяжу тебя, ха-ха».

«Ха-ха» тут к месту, иначе как бы он закончил фразу? Миссис Ричлэнд сказала, что он невысокий, её роста, что составляло около пяти футов и четырёх дюймов. Я был на фут выше, и благодаря работе по дому и езде на велосипеде, находился в хорошей форме. Связать меня без сообщника, который держал бы меня на мушке, было невозможно.

— Свяжете? Правда? — Я заставил свой голос дрогнуть, что, поверьте, не было проблемой.

— Да! Теперь открывай сейф!

— Вы обещаете?

— Конечно-у, дружище. Теперь открывай, или я выстрелю тебе в колено, и ты никогда больше не сможешь танцевать танго, ха-ха.

— Хорошо. Но только, если вы точно и без обмана пообещаете не убивать меня.

— Ответ уже прозвучал, как говорят в суде. Открывай сейф!

Наряду со всем остальным, ради чего я должен был выжить, я не мог допустить, чтобы этот певучий голос стал последним, что я услышу в жизни. Просто не мог.

— Хорошо.

Встав на колени перед сейфом, я подумал: «Он собирается убить меня» и «Я не могу позволить ему убить меня»

, и «Я не допущу, чтобы он убил меня».

Из-за Радар.

Из-за обувщицы.

И из-за мистера Боудича, который передал мне бремя, потому что больше просто было некому.

Я успокоился.

— Там довольно много золота, — сказал я. — Не знаю, где он взял его, но это что-то с чем-то. Он годами оплачивал им свои счета.

— Хватит болтать, открывай сейф! — Затем, будто не смог удержаться: — Сколько?

— Мужик, я не знаю. Может быть, на миллион долларов. Оно в ведре, такое тяжёлое, что я даже не могу его поднять.