Сказка – ложь…

Пока я оправлялась после родов да гадала, что затевают девери, подлая падчерица как-то уговорила женишка отправить людей и, добром ли, силой ли, забрать старуху-служанку из её убежища. Знала, проклятая, что та единственный на всём свете человек, кто мог бы свидетельствовать против неё, и поспешила замести следы! Что сделали гуртевировы прихвостни с бедной женщиной я даже предполагать не бралась, но не сомневалась, что старухи уже в живых нет. А значит, оставалось лишь моё слово против слов падчерицы да Белоголового… Стоило ли сомневаться, чьи доводы перевесят?

Первым моим порывом было, вопреки прошлым намерениям, бежать как можно скорее из королевского замка! Бежать, не оглядываясь, захватив лишь драгоценности да немного монет – довольно, чтобы убраться вместе с дочерью подальше от владений её дядей, довольно, чтобы не пришлось просить милостыни по пути.

Отвести глаза служанкам дело не хитрое, они, верно и двадцати стежков не сделали, когда я выскользнула за дверь в самом простом плаще да с кошелем за пазухой. Сложнее было выбраться незамеченной во двор, но и это мне удалось. Через главные ворота идти было бы слишком рискованно, однако я отлично знала все тайные входы и выходы в крепостных стенах, так что, двинулась сразу на задний двор, оттуда, через неприметную калитку знакомая тропка вела в дубовую рощу.

Тут-то меня и поджидали.

Вот так, дружок, недооценила я, выходит, Эйниона с братьями! Поганец велел ещё с вечера расставить стражу у каждого выхода, даже у распоследнего крысиного лаза. Догадался, стервец, что, я надумаю побег!

Как же я себя ругала! Как кляла сама себя то за нетерпение, то за пугливость и дурость! Ведь тем поступком я лишь убедила молодого короля с братьями в своей вине! Так Эйнион и сказал, невиновной, мол, незачем спасаться бегством… Да и кто бы на его месте счёл иначе?

Тогда я поняла, что расплата за нарушенный гейс снова меня настигла, и на этот раз покрыть долг выйдет куда тяжелей, если вообще удастся. Всё, что мне оставалось, храбро принять свою участь, да попытаться поведать правду о падчерице столь убедительно, чтобы заставить, пусть не деверей, но хотя бы слуг и стражу, засомневаться в девчонке. Злая молва, она, знаете ли, может погубить не хуже морового поветрия. Пусть бы я сгинула сама, но и этой твари треклятой спокойной жизни бы отныне в подлунном мире не было! И, я бы, без сомнения, так и поступила, если бы не мысль о дочери.

Только опасения за свою малышку заставили меня пасть в ноги молодому королю и с плачем просить о снисхождении. Однако он был глух ко всем моим словам, как морской утёс к крикам чаек, и ни слёзы, ни клятвы не могли поколебать его решимости.

К чести Эйниона, а надо бы отдать ему должное, ко двору Гуртевира я ехала не в кандалах и не на телеге, как пленница, а в удобной крытой повозке, закутавшись в меха, как знатная дама. Только плотные ряды стражи, окружавшие ту повозку днём и ночью, да холодное молчание спутников выдавали моё истинное положение. Ну да ещё крепкая позолоченная цепочка, на таких порой щёголи водят молодых собак, одним концом прикреплённая к сиденью повозки, а другим опутывающая мою лодыжку. В первую же ночёвку я, конечно, опять попыталась бежать, но снова была схвачена, и король не утерпел, наградил меня этим украшением.

Так мы и добрались до места.

Тут уж все церемонии мигом закончились. Белоголовый с падчерицей, едва встретили гостей, прямо со двора велели отправить меня в темницу и ни Эйнион, ни прочие им слова поперёк не сказали. Видите ли, выходило так, раз преступления, в коих меня обвиняли, совершены были против невесты Гуртевира, а та находилась под его защитой, то и власть судить или миловать преступницу принадлежала тоже Белоголовому.

Видели бы вы, каким злорадством лучилась его кривая ухмылка! А вот девчонке казалось никакого дела не было до меня, так, только взглядом скользнула безразличным, словно бревно перед ней, а не заклятая противница. Впрочем, она этак на всех глядела, без исключения, даже на жениха. Я, помню, ещё удивилась, неужто ей дела нет, за кого замуж идти? Но, кто её, нелюдь, знает …

А вот кому явно было не всё равно, так это Белоголовому! Он на будущую жену пялился, что голодный на окорок, только слюной не капал. Совсем раскис дурачина. Глядя на него тогда, никак невозможно было узнать того дерзкого прохвоста, что едва не наплевал на законы богов и людей да не взял в жёны собственную дочь, так что бедняжке пришлось спасаться бегством. Да! Говорили, она ушла со двора тёмной ночью, закутавшись в одну лишь вонючую ослиную шкуру, лишь бы не подвергнуться поруганию. И этот человек теперь как верный пёс ловил каждое слово, каждый жест моей падчерицы! Каждое желание предвосхищал! Не удивилась бы даже, начни он следы её в пыли целовать. Вот как вскружила эта негодница его седую голову! Да и не только его, скажу я вам! Уж это я заметить успела.