Сказка – ложь…

Эй, Флинн, приятель, ты не мог бы подкинуть в очаг хоть небольшое поленце? Мои друзья совсем озябли! Да сам ты старый жулик, будто я не видела, как твой мальчишка пихал давеча кизяки в середину пучков хвороста! Всё выгадываешь, трясёшься над каждым медяком, будто на тот свет с собой накопленное забрать сумеешь, право слово! Да не кричу я, не кричу. Хотя могла бы! Тогда бы все завсегдатаи услышали, чем ты пиво разбавляешь.

О! Вот это я понимаю, добрый хозяин! Не только снаружи согреемся с вами, парни, но и изнутри! Благодарствую, мастер Флинн! Пусть процветает твоё заведение, чтобы сам король не побрезговал остановиться в нём!

Да заткнулась я, заткнулась!

Эх, а хорошее, всё-таки пойло у этого старого паскудника. Ну, друзья, за ваше доброе здоровьечко!

Фу-х! Так о чём это я? Ага, вспомнила, темница! Тут, милый, всё просто. Пока я во сне бродила по волшебному саду, тело моё продолжало лежать на гнилой соломе. Там его и нашли наутро стражники, пришедшие за узницами, дабы привести нас суд. Вошли они, значит, в темницу и видят, одна из пленниц безумна, вторая бесчувственна. Помялись, помялись, да и воротились к Гуртевиру ни с чем. Тот выслушал их, рассвирепел, схватил факел да сам отправился поглядеть, что к чему, а за ним и моя падчерица увязалась. Она-то и сказала женишку, мол, мачеха теперь гуляет в яблочном саду. И ведь не соврала!

Говорили, и я не раз о том после слышала, что Белоголовый не на шутку рассвирепел, когда понял, что задуманной им мести не дано будет свершиться, схватил обоих стражников да ударил друг о друга лбами, так, что головы их раскололись, подобно орехам. Уж не знаю, сколько в тех словах выдумки, но моё безжизненное тело он совершенно точно попинал от души, и, очнувшись спустя девять ночей, я ещё долго ощущала последствия его злобы каждой косточкой.

Однако мёртвых не судят. Пришлось им довольствоваться полоумной служанкой, на коей эти двое, как я слышала, отыгрались в полную меру… Наказали несчастную так, что даже лживые сказители предпочитают преуменьшать её кары, против своего обыкновения.

Ну а моё тело решено было выволочь за стены да бросить в ближайшей роще на съедение диким зверям и птицам, не удостоив погребения. Говоря по чести, я за это решение Гуртевиру с падчерицей даже благодарна! А ну, как распорядились бы они похоронить меня по обычаю, в земле да под каменной плитой? Что бы я тогда стала делать? Как выбираться? Да, дружок, никогда не знаешь, где на самом деле благо! Порой случается так, что им и беда оборачивается…

Пришла я в себя на закате девятого дня и, хоть все члены мои затекли, одеревенели, тело болело от макушки до мят, а кожа была покрыта синяками да ссадинами, никогда ещё не ощущала я полнее биение своего сердца и бег крови по жилам, никогда не вдыхала прохладу воздуха с такой жадностью! Жива! Да я плакала от радости! Плакала да благодарила всех богов, что дело вышло щедрым летом, иначе возвращение, и без того непростое, могло бы выйти куда неприятнее. Если бы тогда вернуться вообще вышло, а то ведь холод может доконать куда быстрее, чем голодное зверьё.

Так вот, очухалась я, значит, размяла немного руки-ноги, да и поковыляла потихоньку обратно, в бывшее своё королевство, к дому зеленщика, где ждала меня малютка дочь. Дорога вышла неблизкой, но, оказалось, я ещё неплохо помню прежние свои скитанья по этим землям, что немало мне в пути пригодилось. Впрочем, прежде у меня не было цели, которая звала бы вперёд, не давая остановиться, не было той путеводной звезды, с которой любые преграды нипочём. Теперь же, моя крохотная звёздочка сияла на горизонте ночью и днём. Она ждала меня, и я не имела права её подвести!

О, конечно я дошла! Иначе не сидела бы нынче перед вами, приятель.

Первые снежинки уже кружились в морозном утреннем воздухе, когда я добралась, наконец, до заветной калитки. В доме ещё спали, даже дымок очага не курился над крышей, но я не могла больше ждать, толкнула плотно сплетённые прутья, уверенно, по-хозяйски ступила на подворье. Шла на убыль последняя луна осени. Зеленщик укрыл свои грядки соломой, и они тянулись к порогу, словно выстланные коврами дорожки. Помню, это сравнение, пришедшее вдруг на ум, донельзя меня развеселило! Что ж, какая королева, такой и приём!

На мой стук открыли не сразу. Суетились, слышала, метались за дверью, кажется, кто-то даже всхлипывал, но впускать гостью не торопились. Что ж, упорства мне всегда было не занимать, так что, я раз за разом стучала и стучала то в дощатую дверь, то в глинобитные стены, пока на пороге не показалась недовольная физиономия хозяина. Увидев меня, зеленщик враз переменился в лице, кажется, даже побледнел, хотя по его вечно красной роже такие вещи определить наверняка было почти невозможно.