Сказки и легенды пушкинских мест

Она их обманула, а сама села на золотой чердак [!].[37] Потом она сидит и слышит — выло́мывают потолок. Выломали потолок и спустили лестницу, и один разбойник стал слезать, и слез он и вынул из кармана черную руку́, и он обвел этой рукой всех подружков. И вот положил эту руку на стол, а эти подружки не дыша́т. Потом он полез в шкап, вынул оттудова много денег золотых, стал ломать сундуки, из сундуков все деньги, все серебро и золото вынул, и взял много хорошей одежи, и опять полез по лестнице туды, на

по́длавку. Потом и думат: „Эх, я вылез и потолок заклал, а руку забыл на столе“. Потом опять вынул две доски и стал лестницу спущать. Она слезла с чердака и взяла саблю. Он лестницу спустит — она срубет. Изрубила всю лестницу — и стало ему слезать негде. Потом он и говорит: „Подай мне руку“. А она и говорит: „Оживи моих подружков, тогда подам“. Он и говорит: „Я, говорит, вертел эдак, а ты верти назы́врать три раза“. Она вернула три раза, и подружки все вздохнули. Она стала ему подавать руку. Она подает ему, он свесился — и она ему голову саблей срубила. Потом она руку туды кинула, а голову свалила в подпол.

Он был не один. Там туловище его взяли и уехали. Она начала в избе кровь притирать. Везде все убрала, и подружки встале — вроде будто не было ничево. Оне ушли домой, а она стала ждать свово отца с матерью. Приехали — отец с ярманки. Оне ее спрашивают: „Как у те, доченька, ночь прошла?“ — „Ночь моя прошла плохо, что были разбойники — все золото у нас выгребли, и я одному разбойнику срубила голову, и голова ево в подполе. И оне эту голову выкинули“. — „Ну, говорят, ладно, золото, живы будем, наживем — лишь бы ты осталась жива“.

Терез несколько время приехали ее разбойники сватать. Она и говорит: „Вот, дорогой папаша. Самые эти приежжали нас грабеть“. Отец закричал: „Ну, что ты, глупая! Это самы мои прежние приятели“. Привезли ей хорошева жениха и наряду. Она не шла, но все-таки ее отец отдал. Потом ее нарядили и увезли. Увезли ее и там над ней озорова́ли.[38]

Потом ее поставили топить баню. Привезли ей дров много. Вот она сидит в бане. Идет старая старушка и отвечает: „Что ты, дорогая, топишь про свою смерть?“ — „А как же мне, бабушка, от нее избавиться?“ Говорит: „Давай твое обручальное колечко мне на ру́ку“. Она отдала, а ей старушка сказала: „Плюнь три слюньки и беги по этой дорожке“. И она побежала. Пришли разбойники в баню и спрашивут [спрашивают]: „Топешь?“ Слюнька сказала: „Топлю“ — и пропала. Потом бежит другой разбойник, спрашиват: „Скоро стопишь?“ — Сейчас истоплю!“ — тоже слюнька пропала. Бежит третий разбойник, говорит: „Топешь?“ — „Истопила!“ Отворил он дверь. Ее тут нету. Потом он прибёг домой, говорит: „Запрягайте лошадей в пого́не [т.е. в погони] и гони́те за ней. Ее в бане нет“. Оне запрягли и погнали.

Она зашла в лесок и увидела избенку. Постукала в окошко, и вышла старая старушка и отперла. Потом она ее спрятала в сундук,[39] и той же минутой подъехали разбойники и торкаются к старой старушке. Она говорит: „Чего вам, дорогие, делать у меня: я богу молюсь, у меня в избе нет никого“. Потом они и говорят: „Не видала ли, бабушка, кто не проезжал ли, не пробегал ли мимо вас?“ Она отвечает: „Нет, дорогие, никово не видала“. И оне поехали дальше. Она девчонку вынула из сундука и говорит: „Беги, говорит, девчонка, вот тут два омё́та

сена стоит, спрячься в нево [т. е. в сено], а за нём [за ним] скоро приедут“. И она побежала и в это сено зарылась. Потом подъехали за этим сеном. Она вышла из сена и начала им все рассказывать: „Спрячьте меня от злых разбойников“. И мужики ее зарыли в сено на воза. Тронулись с возами мужики — и поскакали той же минутой разбойники. Говорят: „Раскладывайте сено“. — „Нет, не раскладем; сено казё́нно. Вон какой бура́н: ево разнесет. Ежели, говорит, ево будут принимать весом, ежели разнесет, нам за это нагорит“. И один разбойник подошел, ткнул в сено кинжалом и попал прямо девушке в руку. Она с кинжала кровь платочком обтерла, чтобы не заметили разбойники. Разбойники поскакали дальше. А с сеном стали подъезжать к селу. Приехали в село. Сено склали.

Девушка пошла дальше. Бежала она полем, хлебами. Ее чуть не догоняли го́нски собаки. Прибежала она в лесок и спряталась в дупё́лышко. Подъехали разбойники и говорят: „Наверно, тут она“. Потом оне стали поджигать дуплё́. А оно сырое — не горит. Один ткнул кинжалом. Говорит: „Тут нет ее! Поедемте дальше“. Она вылезла из дупля́ и побежала в другу деревню.

Прибежала в деревню к мужичку. Мужичок собирался с лубка́ми. Она попросилась у нево — он ее принял. Все она ему горе рассказала — а он ее заклал в лубки и выехал на поле. И подскакивают к нему разбойники. И говорит [так!]: „Раскладывай те лубки́“. — „Нет, говорит, раскладывать не будем: лубки́ — казённы. Вон, говорит, какой жар стоит — они могут потрескать“. И оне тут кинжалами тыкали, но в девушку не попали и поскакали дальше.