– Не торопитесь, – говорит София. – Есть еще один документ, который я хотела вам показать. Вчера я решила позвонить в суд, потому что там хранятся старые завещания. Это документы публичного характера, доступ к ним имеет право получить кто угодно. Вы поразитесь, чего только люди не завещают. – Она открывает папку и достает оттуда пару расплывчатых фотокопий. – Я не рассчитывала, что у Энни Барретт было завещание – она погибла слишком молодой, – но зато я нашла завещание Джорджа Барретта. Он скончался в 1974 году и оставил все своей жене Джин. И вот тут начинаются очень интересные вещи. Джин на старости лет перебралась во Флориду и дожила до 1991 года. А когда она умерла, большую часть ее имущества унаследовали их с Джорджем дочери. Но еще она оставила пятьдесят тысяч долларов своей племяннице, некой Долорес Джин Кэмпбелл из Экрона, штат Огайо. Ну, вы понимаете, почему меня это удивило?
И тут я понимаю, почему эта книга – настоящая находка.
– Потому что у Джин с Джорджем не было братьев и сестер. Джордж упоминал об этом в предисловии.
– Именно! Так кто же тогда эта загадочная племянница и откуда она взялась? И я подумала: а что, если Джин считает эту девушку своей племянницей, но на самом деле она дочка двоюродной сестры Джорджа? Что, если она – последствие «безответственного» и «безнравственного» поведения Энни? Может, за этой историей кроется нечто большее, чем пытается представить Джордж, подумала я. Может, Джин чувствовала себя обязанной позаботиться об этой девушке.
Я произвожу в уме нехитрые арифметические подсчеты.
– Если Долорес родилась в тысяча девятьсот сорок восьмом, она сейчас даже не такая уж и старая. Она вполне может быть еще жива.
– Очень даже может. – София придвигает ко мне небольшой лист бумаги. На нем написано имя Долорес Джин Кэмпбелл и десятизначный номер телефона. – Это телефонный код Экрона. Она живет в поселке пенсионеров под названием «Тихая гавань».
– Вы с ней говорили?
– И лишила бы вас возможности позвонить по этому номеру самостоятельно? Нет уж, Мэллори. Но мне очень любопытно узнать, кто ответит по этому телефону. Я была бы рада услышать, что́ вы разузнаете.
– Спасибо вам большое. Это просто невероятно!
Из дома доносится звон бьющегося стекла, сопровождаемый взрывом оглушительного хохота. София косится на сына.
– Боюсь, твой отец опять рассказывает скабрезные анекдоты. Пожалуй, лучше мне вернуться в дом, пока он не разошелся окончательно. – Она поднимается. – Только напомните мне, пожалуйста, почему вы всем этим интересуетесь?
– Мэллори нашла у себя в домике чьи-то рисунки, – говорит Адриан. – Под половицами. Мы ведь уже это обсуждали.
София смеется:
– Mijo[8]
, ты как не умел врать в четыре года, так до сих пор и не научился. Сегодня утром ты говорил, что Мэллори нашла эти рисунки в стенном шкафу.– Под половицами в стенном шкафу, – не сдается Адриан.
София устремляет на меня взгляд, в котором явственно читается: «И ты ему веришь?»
– Не хотите говорить, и не надо. Но мой вам обоим добрый совет: будьте осторожны. Если вы начнете совать нос в чужие семейные тайны, его могут и откусить.
Меня очень подмывает позвонить Долорес прямо сейчас, но уже очень поздно, почти десять вечера, и Адриан говорит, что лучше подождать до утра.
– Она наверняка уже спит.
Я понимаю, что он прав, но мне все равно не терпится. Мне нужна информация, и нужна быстро. Я рассказываю ему о моей последней стычке с Максвеллами.
– Я показала им Анины рисунки и объяснила, каким образом они снова и снова появляются у меня в коттедже. Но они не верят мне, Адриан. Да и кто на их месте поверил бы! Это же звучит как полный бред. Я это понимаю. Каролина вела себя так, как будто это я сама рисую эти картинки, как будто я сочинила всю эту историю для того, чтобы привлечь к себе внимание.
– Мы докажем, что ты говоришь правду, – заверяет меня Адриан. – Но сначала пойдем в дом и съедим чуррос.
– Зачем?
– Затем, что они потрясающе вкусные. Ты забудешь обо всех своих проблемах, поверь мне.
Мы возвращаемся в дом и обнаруживаем, что вечеринка приобрела еще больший размах. Стереосистема включена на полную громкость, все переместились из столовой в гостиную, а Игнасио, похоже, успел за это время стать еще более achispado. Он демонстрирует гостям пасодобль, танец, который, по его словам, в совершенстве научился танцевать в юности, а София с поразительным воодушевлением подыгрывает, тряся юбками и подчиняясь ему в танце. Гости хлопают и подбадривают танцоров, и Адриан лишь качает головой, смущенный и раздосадованный одновременно.
– И так каждый раз, когда к ним кто-то приходит, – говорит он. – Любит мой папочка покрасоваться.
Мы берем из холодильника две бутылки минералки. Потом Адриан кладет на тарелку чуррос, поливает их шоколадным соусом и ведет меня на улицу, на экскурсию по саду. Он говорит, что его отец работал над ним тридцать лет и что это его маленький личный Версаль.
– Что еще за Версаль такой?
– Ну, дворец же, во Франции.