– Ну и как тебе тут, нравится? – спросила она, идя немного впереди и слегка наклонив голову в мою сторону. Серый кашемировый кардиган был небрежно накинут поверх черной майки и юбки выше колена, облегавшей ее ноги в черных чулках. Ее каблуки цокали по мостовой.
– Нравится – пожалуй, не совсем точное слово…
– Ты про аварию? – Слухи явно быстро распространились. – Что, ужас?
– Да, жуть.
Мы дошли до перекрестка Тоттенхэм-Корт-роуд. Дальше ей было на юг, а мне на север.
– Ты торопишься? – вдруг спросила Шарлотта. – Мне кажется, тебе бы сейчас не помешало выпить.
Это, в общем, было даже не предложение, а диагноз. Я подумал: интересно, есть ли какие-либо правила взаимоотношений со старшими коллегами? Но потом подумал: это же Шарлотта. Я ее знаю с тринадцати лет.
Я посмотрел на часы. Было далеко за одиннадцать, и все пабы закрылись давным-давно.
– Даже не знаю, куда мы в такой час можем пойти, – сказал я.
Она легко рассмеялась.
– Мы пойдем в мой клуб, – предложила она, вскидывая руку, чтобы остановить такси.
Клуб оказался одним из тех мест в Сохо, куда пускают только своих: на входе домофон с видеокамерой, а на рецепции тебя встречает вышколенный персонал. В заведении было не протолкнуться от молодых, богатых и перспективных – все в возрасте двадцати – тридцати с небольшим.
– В основном телевизионщики и журналисты, – пояснила Шарлотта, пока мы продвигались через толпу, – но у меня в здешнем комитете есть связи.
Интересно, мужчина или женщина? – подумал я, не спуская глаз с ее черных волос. Скорее всего, мужчина. Шарлотта была слишком строгая, ее сложно было представить хохочущей в окружении подружек, как Люси. Я оглядел бар, картины современных художников на стенах, открытую кухню, меню на меловой доске – равиоли с тыквой и спаржей, томленая свиная грудинка, салат радичио на гриле, – пытаясь запомнить все детали, чтобы потом описать этот удивительный ночной мир, другую жизнь, о существовании которой мы даже не подозревали.
– Здесь всегда так? – Мне пришлось кричать, чтобы она меня услышала.
– Думаю, здесь сегодня больше «упадка и падения Римской империи», – ответила Шарлотта.
Мы протиснулись через комнату, где на большом плазменном экране собравшиеся смотрели какой-то фильм-катастрофу.
Я на мгновение остановился, вдруг осознав, что это прямая трансляция американского новостного канала, по которому снова и снова повторяют одни и те же кадры – самолет летит над пожарным патрулем и врезается в башню Всемирного торгового центра. И потом длинный план обеих башен в полный рост – одна дымится, а к другой приближается самолет, крошечный, размером с птицу, и врезается прямо в нее.
– Черт побери! – слышен голос репортера за кадром.
– Что происходит?
Шарлотта нахмурилась, подумав, что я прикидываюсь дурачком, но потом поняла, что мое изумление подлинное.
– Господи, ты – единственный человек на планете, который не знает, что произошло? Как думаешь, не слишком холодно сейчас на улице?
– Нет, давай выйдем…
Я шел за Шарлоттой по узкой лестнице, которая привела к террасе на крыше. Там стояла роскошная садовая мебель, имелись фонари с мягкой подсветкой. После спертого воздуха клуба здесь было свежо и приятно.
Как только мы опустились на мягкие льняные подушки ротангового дивана, к нам подошла официантка:
– Что будете?
– Мне сухой мартини «Грей Гус», с лимоном.
– Мне то же самое, – сказал я, когда официантка повернулась ко мне.
Как выяснилось, «Грей Гус» был маркой водки, причем, несомненно, очень дорогой. После первой порции я сильно волновался, кто будет платить по счету, но после второй мне сделалось хорошо и стало все равно. Коктейль был очень холодным, расслабление после него наступало почти мгновенно, наверное, это сравнимо с введением морфия внутривенно.
И пока Шарлотта поведала мне то, что знала о случившемся в Нью-Йорке, я выкурил вторую сигарету за вечер. Она курила красный «Мальборо». Помню, я еще подумал, что в ней все круто. Никаких этих дамских сигареток или облегченных «Мальборо Лайтс». Все в ней круто, думал я и старался не смотреть на ее губы.
– Удивительно, что они не перекрыли воздушное пространство над Лондоном, – сказала она.
Мы проследили взглядом за мигающими огнями самолетов в ночном небе, снижавшихся в направлении Хитроу.
– Как думаешь, это конец света? – спросила она.
И помню, что я подумал:
– Давно ты в этом клубе? – спросил я.
Она подумала:
– Пожалуй, пару лет.
Значит, нет, это было не при Россе.
Я заметил, что она докуривает сигареты только до половины, а потом решительно их тушит, словно говоря самой себе, что этого достаточно.
– А твой знакомый, тот, что в комитете?
У меня была та стадия опьянения, когда я слышу свой голос, но кажется, что говорю не я, а кто-то другой.
Она по-кошачьи растянулась на подушке.