– Сволочи... Помру, вот – вспомните тогда... Эх, вы...
– Ну, начинается! – всплеснула руками бабка, – Ну, Саш, ну ты что, ей-богу, как маленький!
Я органически не переваривала всех этих стонов и капризов больного деда. В такие моменты мне хотелось дать ему подзатыльник и сказать что-нибудь очень грубое.
Но хуже всего домочадцам доставалось ночью. Тогда выжившего из ума старика охватывало беспокойство – верный признак наступающего приступа. Он вставал с постели и, кряхтя и охая, бродил с фонарём по дому, как привидение, не давая никому спать. Нередко я просыпалась среди ночи оттого, что фонарь светил мне прямо в глаза.
– Дед, ты чё, опух? Чего ты тут бродишь... среди ночи...
– Машину... машину украдут! – отрывисто рявкал он.
– Да кому она нужна-то, ваша развалюха, – ворчала я.
– Молчи, сволочь! Тоже ещё, на деда... На деда родного шумит, пакость...
Я обижалась. Хороший был человек мой дед или плохой – сказать трудно, но больной он был, раздражительный и оттого тяжёлый – это факт. Я помнила, что, пока он был здоровый – он меня очень любил и волновался за меня, но я этого никогда не ценила. Я злилась на него, а он, любя и в то же время с презрением, приговаривал:
– Букашка ты букашка, больше ты никто...
Иногда днём, сидя с девчонками на пустых окнах заброшенного дома, что когда-то строили на нашей поляне, и так и не достроили, мы аж оттуда слышали переполох, доносящийся с нашей дачи – и понимали, что у деда снова приступ. Все окна и двери в доме были распахнуты настежь; бегая туда-сюда, словно потревоженная кура, отчаянно кудахтала баба Зоя. И жуткие, душераздирающие вопли деда, я думаю, были слышны аж на железнодорожной платформе:
– Сволочи!.. Дайте мне умереть!!!
И тогда сестра бабы Зои из Вильнюса, что жила в тот год у нас на даче – сухая сморщенная старушонка, "Щепка", как за глаза окрестила её моя мать – спокойно, словно зомби, повторяла одно и то же:
– Мы не дадим тебе умереть.
В такие моменты я старалась дома вообще не появляться без особой нужды. И Щепка, помешивая ложечкой свой чай, невозмутимо говорила:
– Чёрствая девочка растёт.
Деду, впрочем, и самому не нужно было моё участие. Получив свою капельницу, он затихал и, увидев меня, только приговаривал:
– Букашка ты букашка, больше ты никто...
ГЛАВА 15
Как-то раз, уже в конце августа, у меня с бабой Зоей произошёл очень крупный конфликт.
Стоял один из тех редких прощальных солнечных дней бабьего лета; из-за непроглядной пелены холодных дождей выглянуло бледное, не греющее уже солнце, кладя свои неяркие лучи на мокрую траву, хризантемы, астры, гладиолусы.
– Какие замечательные у тебя цветы, Зоинька, – сдержанно похвалила Щепка, сидя с бабкой за чаем на открытой веранде. Я присутствовала там же, угрюмо уткнувшись в журнал "Сool Girl" и, то ли за какую-то провинность, то ли ещё по другой причине, не участвовала в общем чаепитии.
– Это у меня от мамы любовь к цветам, – отвечала баба Зоя, – Помнишь, с какой заботой ухаживала она за цветами в нашем садике... А цветы у неё были разные-разные: и розы, и пионы, и георгины, и золотые шары...
– Да, наша мама была на все руки мастерица, – вздыхала Щепка, – Какие она подушки вышивала с узорами, какие пироги пекла! И даже вот к этим бусам своими руками янтарь собирала...
– А мы ей все помогали, – подхватила бабка, – Бывало, бегаем по взморью, ищем этот янтарь... Нет, всё-таки семейные ценности тогда ставились превыше всего! И наша мама на нас никогда, ни при каких обстоятельствах не повышала голоса...
– Ну, наверное, не за что на нас было голос повышать. Мы никогда ей не дерзили, не грубили... – заметила Щепка, искоса поглядывая на меня.
– Ах, Вера, мне Прибалтика и теперь по ночам снится, – бабка с тоской вздохнула, – Ну ничего; вот как поправится Сашенька, как станет ему лучше – обязательно соберёмся с ним и приедем...
– Ага, в переводе на нормальный язык это означает: "никогда не приедем", – фыркнула я со своего места.
Старухи поставили свои чашки на блюдца и недоуменно вытаращились на меня.
– Что значит: никогда? Я же сказала – как только Сашенька поправится...
– А с чего вы взяли, что он поправится? – хмыкнула я, – В таком возрасте и от таких болезней только умирают, а не выздоравливают. Странно, что вы сами этого не понимаете.
Лицо бабы Зои пошло пунцовыми пятнами.
– Да как ты... Да как ты смеешь такое говорить!!! Ах, ты засранка! Как у тебя только язык повернулся?!
– А чего?.. Я правду сказала...
– Прав-ду?! – бабка встала со стула и с размаху толкнула меня в грудь, – Я тебе сейчас такую правду покажу! И правду, и кривду!!! Убирайся вон с глаз моих, гадина такая!!! Вон пошла отсюда!!!
– Да пожалуйста, – фыркнула я и через секунду хлопнула калиткой.
ГЛАВА 16
Путь мой лежал в одном направлении – к дому Сью. Уже только подходя к её довольно обшарпанному деревянному дому у ворот, я услышала из окон знакомый характерный гвалт: это Сью воевала со своими стариками.
– Где телефон?
– Саша! Надень колготки!
– Где телефон?!