Хотя, справедливости ради надо заметить, что за тридцать лет моей жизни иногда выпадали и другие, не менее счастливые дни – но тогда, на тот период времени, этот был САМЫЙ счастливый день.
День похорон родного дедушки – самый счастливый день? Гм... Ну и цинизм.
И тем не менее.
Самый счастливый день в моей жизни состоялся девятого сентября тысяча девятьсот девяносто девятого года. Сплошные девятки. Не удивлюсь, если в тот момент даже на часах было девять часов, девять минут и девять секунд.
Накрапывал мерзкий дождик – один из тех мелких, пронизывающих холодом дождей, которые бывают только в сентябре. Я ковыляла вдоль кладбищенской ограды в своём открытом платье и туфлях на каблуках и, ёжась от холода, высматривала в толпе похоронной процессии Его. Но народу за гробом шло так много, сливаясь в одну, траурно-чёрную массу, что было непонятно, есть там Шурик, или нет. Оставалось только ждать поминок, на которые была приглашена вся деревня, и где можно будет, как бы невзначай, сесть рядом с Шуриком...
Но вот процессия, наконец, остановилась у разрытой могилы. Парни, несшие гроб, обитый малиновым сукном, вдруг обо что-то споткнулись; гроб накренился, покойник чуть было не вывалился из него на землю, а баба Зоя вскрикнула. И это мне показалось смешным, но, по счастью, в этот момент никто на меня не смотрел.
Я вообще заметила, что самый неудержимый смех у меня вырывается именно в тех ситуациях, когда это абсолютно не смешно и не уместно. Никакие анекдоты, пусть даже самые остроумные, никакие Камеди, Петросяны и иже с ними не могут рассмешить меня так, как, например, человек, с серьёзной миной объявляющий, что кто-то умер, или церковная заупокойная служба. Именно в такие моменты, когда нельзя не только смеяться, но и даже улыбаться – меня, как назло, так и распирает.
Панихида по усопшему деду, что прошла час назад в церемониальном зале – меня вообще убила. Когда все, держа в руках по тонкой свечке, с постными лицами выстроились вокруг гроба, и пришёл поп в длинной рясе с клочковатой, как мочалка, бородой – ещё до того, как он замахал кадилом и затянул "со святыми упокой", меня уже начало слегка подколбашивать. Танька стояла напротив меня с очень серьёзной миной – и я какой-то волшебной индукцией поняла, что ей тоже стоит немалых трудов держать маску. Я вперилась ей в лицо и подмигнула. Она отвернулась, прикрывая рот платком.
– Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя-а-а! – гнусавил тем временем поп над покойником.
И вот на этом-то "аллилуйя" меня, что называется, прорвало. Меня буквально трясло от неудержимого хохота; так трясло, что даже свечка в моей руке погасла. Пользуясь этим обстоятельством, я постаралась как можно незаметнее прошмыгнуть за колонну и там уже оторжаться вволю; но, как только я оказалась за пределами видимости, ржака бесследно пропала.
Всю церемонию богослужения, а также по дороге на кладбище, я не снимала свою "паранджу", дабы никто прежде времени не заметил моего вызывающего наряда и боевой раскраски на моём лице. Но, когда мы уже прибыли на могилу и мне показалось, что в толпе мелькнули пепельно-светлые волосы Шурика – тут-то я и предстала перед публикой во всей своей красе.
Между тем, гроб опустили в могилу; баба Зоя взвыла: "Пустите меня к нему!!! ", все бросились её удерживать, сгрудившись вокруг могилы, поэтому на меня в этот момент никто не обратил внимания. Никто – кроме двух парней лет семнадцати-восемнадцати, тех самых, что несли гроб с покойником и чуть его не выронили.
– Вот, надень куртку, а то холодно, – сказал один, блондин, отдалённо похожий на Шурика, и обернул мои плечи в свой тулуп.
– Нет, мою, – засуетился около меня другой, брюнет.
– Иди ты на хуй, я первый предложил!
– Мальчики, не ссорьтесь, – заулыбалась я, чувствуя, как от их внимания моя самооценка взлетает до небес.
Парни, между тем, закутав меня в обе куртки, наперебой угощали меня конфетами. Я не возражала, ибо очень любила сладкое и могла жрать его день и ночь без перерыва на обед, поэтому с удовольствием уплетала за обе щёки все предлагаемые мне сосалки.
– Попа-то не слипнется? – поинтересовался один из парней.
– Не-а.
Впрочем, не обошлось и без казуса. Видя, что я с охотой отвечаю на их заигрывания, парни, как это обычно бывает, позволили себе лишнее. Видимо, кто-то из них, осмелев, тяпнул меня за сиську, потому что я ударила наглеца по руке и рявкнула на всю могилу:
– Не лапай! Будешь косолапый!
Плач и причитания над гробом моментально стихли; все, как по команде, синхронно подняли головы и во все глаза уставились на нас.
По тому, с какой свирепостью посмотрел на меня отец, нетрудно было догадаться, что после похорон меня ждёт хорошенькая трёпка. Но в тот момент мне всё было фиолетово. Это был МОЙ день. И я намеревалась прожить его так, как хочу, невзирая ни на какие последствия.
ГЛАВА 20
Наконец, гроб был зарыт в землю, цветы на могилу положены, и похоронная процессия нестройными рядами двинулась к машинам – чтобы ехать на поминки в Круглово.