– Да когда ты их объездишь, эти свои Круглово, знаешь, сколько лет пройдёт? Ой, не могу... – она аж согнулась пополам от смеха, – Воображаю себе такую картину через шестьдесят лет... Ты уже будешь такая седая, сгорбленная старушка – и всё будешь ездить, искать это Круглово... Ха-ха-ха! И вот, наконец, найдёшь своего Шурика – а он уже, знаешь, такой дедок будет лысенький, без зубов, и песок сыплется... Ждравштвуй, моя любофф! Ой, держите меня семеро, щас лопну! Ха-ха-ха-ха!!!
– Очень смешно, – обиделась я.
Но Сью уже было не остановить.
– И вдруг он ка-ак... пёрнет!!! – поросёнком взвизгнула она, давясь смехом.
Это было уже чересчур. Я вскочила и коршуном налетела на неё.
– Ещё одно слово – и ты у меня с крыши полетишь. Поняла?!
– Всё-всё, я больше не буду, – притворно испугалась она, а сама опять захрюкала от смеха.
Я размахнулась с намерением как следует вмазать этой пакостнице, чтоб в следующий раз следила за своим базаром, но тут вдруг краем глаза увидела приближающуюся к нашей сторожке толстую фигуру бабы Зои.
Кровь отлила у меня от лица; я пригнулась к самому краю крыши и по-пластунски стала отползать вниз.
– Что с тобой? У тебя инфаркт?
– Бабка... – сдавленно прохрипела я, – Да пригнись ты, чтоб не увидала! Интересно, что ей тут надо...
Мы, как две шпионки, затаились на крыше. Баба Зоя, между тем, вошла внутрь сторожки, и мы поняли, что она пришла сюда звонить.
– Наверно, отцу на меня жаловаться собралась... – шёпотом сказала я, – Вот же старая пизда! Только этого мне и не хватало.
– Тихо! Давай лучше послушаем, что она говорить будет.
Мы притихли на крыше. И громкий, отчётливый голос бабы Зои не заставил себя долго ждать.
– Алё! Скорая? У моего мужа, кажется, инсульт! Да! Инсульт! Срочно приезжайте по адресу...
ГЛАВА 18
Через несколько дней деда не стало.
К тому времени уже успел наступить сентябрь, и я была в городе, когда под вечер у нас зазвонил телефон, и плачущая баба Зоя, не здороваясь со мной и никак меня не назвав, коротко сказала:
– Папу позови.
Отец снял телефон в большой комнате и, по обыкновению, крикнул мне в кухню:
– Клади!
Однако, я не спешила класть трубку, и, затаив дыхание, стала слушать. И, как оказалось, не напрасно; ибо информация, которую я узнала, оказалась для меня весьма важной.
Из отрывистых, захлёбывающихся слезами бабкиных фраз, я поняла, что дед перед смертью завещал похоронить себя в родной деревне – Круглово. И, более того, просил, чтобы и я присутствовала на его похоронах.
– Если бы не эта засранка, Сашенька до сих пор был бы жив, – говорила бабка, под "засранкой" разумея меня, – После тех её слов... в тот день... я видеть её не могу; но его желание для меня закон...
В другое время такие эпитеты в мой адрес сильно задели бы меня; но теперь всё это не имело значения. Важно было только одно: завтра я еду в Круглово! А значит, завтра, и ни днём позже, я увижу Шурика!
Я аккуратно положила трубку и опрометью бросилась в свою комнату. Радостное, счастливое возбуждение накрыло меня с головой – и даже осознание незаконности этой радости на фоне общего горя не умаляло, а, напротив, ещё больше разжигало во мне это возбуждение.
Я открыла платяной шкаф и дрожащими руками вывалила на пол свой нехитрый гардероб. На похороны следовало явиться во всём чёрном; а из всей чёрной одежды у меня было только два варианта. Первый – глухой шерстяной бесформенный свитер с горловиной, в котором вся моя фигура казалось нелепо-квадратной, и такие же бесформенно-мешковатые чёрные джинсы. Вторым же вариантом было очень короткое обтягивающее чёрное платье – настолько короткое, что еле прикрывало "булки". Надеть его на похороны родного деда – значило эпатировать всю публику, а также самой себе подписать смертный приговор. Уродский бесформенный свитер был по этому случаю гораздо уместнее; но как в таком виде завоюешь Шурика...
"Одену платье, – наконец, решила я, – И плевать, что обо мне подумают! Главное, что Шурик наконец-то будет моим; а дальше хоть трын-трава не расти! "
Утром, часов в пять или шесть, отец постучал в мою дверь.
– Ты собрана?
– Да. Сейчас!
Я вскочила с постели и, поёживаясь от холода нетопленной комнаты и не включая свет, нашарила в темноте приготовленный с вечера узелок. Там лежало моё короткое платье, чёрные колготки, туфли на каблуках и большая чёрная бабкина шаль. Быстро одевшись, я распустила свои длинные волосы, заплетённые на ночь в мелкие косички, чтоб они были объемнее и волнистее – и торопливо принялась за макияж.
– Давай быстрее! – отец открыл дверь в мою комнату, стуча пальцем по циферблату ручных часов, – Время!
Еле успев спрятать губную помаду, я проворно надела на голову шаль и, завернув в неё лицо и тело до колен, словно исламская женщина, проследовала вниз к машине.
ГЛАВА 19
Я помню этот день в мельчайших подробностях.
В своём дневнике – толстой тетрадке в клетку формата А4, я отметила его как самый счастливый день в моей жизни.