Скучная история или Исповедь бывшего подростка

Парни, идущие рядом со мной, начали наперебой уговаривать меня ехать с ними в ритуальном автобусе. И я, не колеблясь ни секунды, тут же дала своё согласие.

Ритуальный автобус, в котором везли гроб, был почти пуст; в него залезли я, Танька и оба моих "ухажёра", которые тут же начали спорить, кому из них сесть на сиденье рядом со мной.

– Танька, а ну фить отсюда! – сказал блондин, более расторопный, чем его товарищ, – Ну, Та-ань! Ну, я хочу с ней сесть... Ну, будь другом...

– Ой, да садись, жалко, что ли, – хмыкнула кузина, занимая место позади нас.

Автобус тронулся; блондин, намеревающийся сесть со мной, от толчка потерял равновесие и бухнулся на одно колено прямо у моих ног – как в бульварных романах.

– Можно? – робко спросил он, пристально глядя мне в глаза.

– Что – можно? – не поняла я.

– Подрастёшь – узнаешь.

– А я что, ещё не подросла?

– Пока нет. Но через год-два все парни будут у твоих ног.

– Вот как? И почему же?

– Потому что ты красивая...

Я не верила своим ушам. Это я-то красивая? Я, замухрышка, которой, бывало, все кому не лень твердили, что я "страшненькая", "лохушка", "китаёза", "тормоз", "филипок", "букашка ты букашка и больше ты никто"... Список, думаю, можно продолжать до бесконечности.

И тут, в первый раз в жизни, незнакомые взрослые парни, сказали мне, что я – я! – красивая...

Позднее я, конечно, догадалась, что оба они в тот момент были мертвецки пьяны. Оно и немудрено – попробуй-ка в дождь и холод промозглого сентябрьского утра покопать ямку два на четыре, и при этом ни разу не приложиться к бутылке палёного самогона, дабы согреться. Бьюсь об заклад, что на другой день оба мои "ухажёры" мучились с похмелья, и не помнили не только моего имени, но и даже моего лица. Настолько не помнили, что и встретив бы, не узнали.

Но тогда, сидя в автобусе в окружении мужского внимания, что-то заставляло меня верить и словам их, и что оба были без ума от моей красоты. И, глядя в окно на пробегавший мимо конвейерной лентой мокрый асфальт, я действительно ощущала себя красивой – нет, шикарной, сногсшибательной, чуть ли не звездой...

ГЛАВА 21

В избе были уже раздвинуты по всему периметру и покрыты белыми скатертями поминальные столы; в кухне на чадящих чугунных сковородках бабы пекли блины, варили кутью и, оживлённо переговариваясь, несли в большую горницу стопки тарелок, бутылки водки, салаты, икру, колбасу, горячее. Там же, путаясь у взрослых под ногами, залезая под столы, хватая с тарелок куски и озорничая, сновали туда-сюда ребятишки.

– Вот я вас, пострелята! – притворно-сердито гудела на них тётя Клава, несильно шлёпая их белой от муки рукой.

Баба Зоя, уже забыв о том, как полчаса назад она безудержно рыдала и рвалась к мужу в могилу, с завидным аппетитом наворачивала довольно внушительную порцию картофельного пюре; и, глядя на это и невольно отмечая про себя чудовищное лицемерие взрослых, я окончательно утвердилась в своём намерении прожить этот день как можно круче и веселее. И эту же самую мысль, словно считав у меня с лица, вслух высказал один из моих кладбищенских "женихов":

– Вот вроде и повод такой печальный – похороны, всё такое... А весело, просто заебись как.

Я кивнула.

– У меня тоже никогда в жизни ещё не было таких весёлых похорон. Новый год и дни рождения отдыхают!

Хорошо, что нас не слышали занятые выпивкой и закуской взрослые, а то было б дело.

Блондин, между тем, поймал возящегося неподалёку трёхлетнего пацана и взял его на руки.

– Умеешь кататься на лисапеде? Нет? Ну, я научу тебя кататься на лисапеде...

– Не, стой-стой! Давай я его песенке одной научу, – развеселилась я, – Димочка, ты знаешь песенку "В лесу родилась ёлочка"?

– Неть, – ответил ребёнок, бесхитростно глядя на меня своими большими глазёнками.

– Ну, так повторяй за мной, – с важным видом сказала я, и начала читать:

В лесу родилась ёлочка,

А рядом с нею пень.

И пень просил у ёлочки

Четыре раза в день.

А ёлочка ответила...

– Ты чё, офонарела? Ты чему ребёнка учишь? Не слушай её, Дима! – Танька попыталась зажать мне рот рукой.

Но меня было уже не остановить, и я, уворачиваясь от неё и визжа от хохота, всё же докончила:

– А ёлочка ответила:

Пошёл ты на хуй, пень!

Когда пойду на пенсию,

Еби хоть целый день...

Она погналась за мной и я, едва не опрокинув стол, вихрем выбежала в сени. И, выбежав туда, растрёпанная, босая, ржущая как идиотка, совершенно неожиданно столкнулась нос к носу с Шуриком.

Боже, как он был прекрасен!

Сколько же мы не виделись? Год? Полтора? Я помнила, смутно помнила, что он был пепельный блондин, красивый, мускулистый, похожий на молодого Ван Дамма. И только тут, в сумерках убогих деревянных сеней – я впервые вблизи разглядела, КАК прекрасен он был.

Я утонула в его глазах, синих, как лесные озёра. Голова моя закружилась как у пьяной, а ноги предательски поехали в разные стороны – как у коровы на льду.