Скверное дело

— Странная, ведь, ситуация. Давайте я буду излагать, а вы уточняйте. Вдвоем все и продумаем. Пришел этот Кульбитин. Когда это было? Годика два назад. Есть рукописи, копии на руках, но и подлинники можно достать. Обещают конец света ровно через пять лет.

— Чьи предсказания? — Вставил Памфилас.

— Одного… не знаю, как… допустим, попа. Вас не шокирует? Попа. А то у нас некоторых шокирует. Требуют больше уважения. А людей не хватает. Два курса партшколы перебросили в духовную семинарию. Сколько я сил потратил. Упирались. А если что?.. Что? Что?.. Назад вернем… А здесь пример, защитник православной веры. Рассорился с императором за то, что тот искал союз с папским Римом. Император упек попа в тюрьму, где тот умер. Или как для попов? Преставился? Опочил? Пусть будет, преставился. Или опочил. Нужно точно узнать. (Семен Иосифович черкнул в блокноте) Но тот поп был почище Нострадамуса. Предсказал падение Византии. За измену православию. И год, и знамения, какие будут. И дальнейшую безрадостную судьбу греков. И про войны двадцатого века. И главное, через лет пять-шесть, если от нас считать, должен наступить всему этому конец.

— Чему конец? — Уточнил Памфилас.

— На карту поглядите. И начнется передел всего бассейна.

— А откуда это известно?

— У попа, то есть исповедника Божьего, раз сам на себя груз такой взвалил, при жизни были видения. Редчайший случай. Летал во времени взад, вперед, прямо Эйнштейн, и делился увиденным. Ученики ходили следом и записывали. Известное дело. А потом жена этого попа, матушка то есть, чтобы не угодить под императорскую длань (так, кажется), вместе с учениками бежала к нам. На Русь. И все пророчества привезли с собой. И лежали они сотни лет в монастырских хранилищах. Разобрать вполне можно. И копии с них сделали. В общем, выглядит убедительно.

Памфилас слушал, не перебивая. Семен Иосифович набрал высоту. Иногда морщился, видно, от боли в языке, но справлялся.

— Что интересно. Советская власть на это внимание обратила. То есть, не она сама, а в лице профессора Успенского, который всю жизнь Византией занимался. И докладывались эти материалы в самых верхах.

— У нас другая история. — Гордо возразил Памфилас. — У греков.

— Другой истории нет. — Мягко просветил Семен Иосифович. — История одна, только каждый тянет в свою сторону. Всё, чем вы сейчас живы, это последствия истории Византии. Вы поглядите. Война с фашизмом шла. Дело, может, по тем грозным временам не первое, но товарищ Сталин проявил большой интерес, приказал подробно изучить и представить предложения.

— Что значит, предложения?

— А то и значит. Вывести вопрос из состояния крайней неопределенности. Заострить и воздать должное. Ведь Греция ни одного солдата Гитлеру не дала. Вся Европа в едином строю, сами под ружье просились, так им хотелось в Россию визит нанести, а греки ни в какую. Упрямый оказался народ. Не захотели у Адольфа служить и точка.

— Мой отец был коммунистом. — Скромно сказал Памфилас.

— Вот, видите. А вы?

— Я вне политики.

— Это вам кажется. — Назидательно заметил Семен Иосифович. — Время сейчас безветренное, непонятно, кто, где.

И именно поэтому. — Подхватил Памфилас. — Трудно понять, как все это может теперь пригодиться. Ведь и Сталина нет, и страны той нет. Извините, что я оспариваю. Сами просили.

— Очень правильно. — Поблагодарил Семен Иосифович. — Геополитика, она как ледник. Стоит себе где-то за пределами, в замороженном виде, а потом вдруг возьмет да поедет, и всё сметет по пути.

— Это вообще. А Кульбитин?

— Он что предложил. Выпустить отдельный труд. Большой, яркий. С подлинниками этих рукописей. С перечнем того, что предсказано.

— А знаете, святой источник Влахернской Богоматери оживает.

— Знаю. — Подтвердил Семен Иосифович. — В рукописях и про это есть. Предсказание, что церковь эта, в которой Богоматерь регулярно являлась, сгорит без всякого нашествия и военных действий. В наказание за грех вероотступничества. Вот она и сгорела. Буквально, день в день. Сейчас бы сказали — провокация, а тогда — знак свыше. Как прикажете понимать?

— А вы как?