Сквозное действие любви. Страницы воспоминаний

Мы ее не просто любили, мы ее обожали. Еще и потому, наверное, что Антонина Селиверстовна обладала одним из основных достоинств всякого мало-мальски интеллигентного человека – самоиронией. Женскую привлекательность она потеряла давным-давно, но это не мешало ей подтрунивать над собой с обезоруживающей откровенностью. «Бывало, лежу я в ванне, – рассказывала она, – во рту у меня папироса. Заходит муж, чтобы спинку мне потереть, и говорит: «Ты у меня, Антонина, как жаба!..» А я отвечаю ему: «Никакая я не жаба. Я – тихоокеанский пароход!» Мы хохочем, а она улыбается, довольная, что сумела нас развеселить. И не испытывает при этом ни капли смущения.

Мария Степановна была полной противоположностью своей мечтательной, рыхлой подруге. Всегда аккуратно одетая и причесанная, натянутая, как струна, она потрясла нас уже на первом занятии. Показывая танцевальные позиции, Мария Степановна для пущей наглядности подняла юбку значительно выше колен, почти полностью обнажив стройные, красивые ноги. В те далекие годы еще не было нынешней «свободы нравов», и многие густо покраснели. Я в том числе. Заметив наше смущение, Мария Степановна сокрушенно произнесла: «Да, милые мои… Ножки, как у девочки, морда, как у лошади!..» Ну, разве можно было после такого признания ее не полюбить?!

Быстро переодевшись, не успев остыть после занятия танцем, я побежал в «Парткабинет» на первый урок по сценической речи. Эту дисциплину нам преподавала молоденькая, очень хорошенькая А.Н. Петрова, вечно румяная, будто она стесняется чего-то. Это сейчас Анна Николаевна – ведущий специалист по своему предмету у нас в стране и за рубежом, а пятьдесят с лишним лет назад мы были ее первыми воспитанниками. Как выяснилось несколько позже, она была беременна и стеснялась своего растущего живота. Вторым педагогом была женщина, как говорится, «в возрасте»: строгая, прямая, с тугим пучком седых волос на затылке, очень похожая на классную гимназическую даму. И даже фамилия у нее была какая-то ненашенская – Леонарди!.. Временами казалось, она нечаянно заглянула в Школу-студию из прошлого века. Но пробыла она с нами недолго.

А пока мы начали заниматься орфоэпией и скучными упражнениями, которые должны были исправить нашу дикцию.

Уж коли я начал рассказывать о педагогах, следует прежде всего познакомить вас с самым главным из них – В.З. Радомысленским. О папе Вене можно говорить без конца, и все равно всего не расскажешь. Первым ректором был В.Г. Сахновский. Но через полтора года после открытия Студии, в феврале 1945 года, Василия Григорьевича не стало, и школу возглавил Вениамин Захарович. И с тех пор на долгие 35 лет стал ее душой, ее любящим, нежным сердцем.

Рассказывают, что впервые он появился в доме № 3а в форме офицера флота с кортиком на боку. Кортик поразил воображение будущих гениев. «Ну, все! – решили они. – Свободная жизнь закончилась, пришло время военной муштры. Будем на занятия ходить строем!» Но вскоре даже ярые «злопыхатели» убедились: в Школу-студию пришел человек, влюбленный в Художественный театр, яркая творческая личность, не понаслышке знакомый с системой К.С. Станиславского, а получивший ее из первых рук. Сохранились фотографии, на которых молодой и еще не окончательно лысый папа Веня запечатлен рядом с Константином Сергеевичем.

Представить Школу-студию без Вениамина Захаровича, а Вениамина Захаровича без Школы-студии невозможно. Радомысленский для нас, студентов, был строгим отцом и любящей матерью в одно и то же время. А сама Школа-студия была его невестой, с которой он обручился на вечные времена.

Теперь расскажу о его соратниках – наших педагогах.

Лекции по зарубежной литературе читал нам Александр Сергеевич Поль. Это была замечательная личность. Несмотря на свою полноту (острословы сочинили про него двустишие: «Глянешь вширь и глянешь вдоль – одинаков Саша Поль»), он не ходил, а летал между нашими столами. Лекцию он начинал прямо с порога аудитории. Дверь распахивалась, и все мы, вскочив со своих мест, слышали громовой возглас: «На щите Ахилла были изображены следующие сюжеты…» И через всю аудиторию над нашими головами летел снаряд, пущенный его сильной рукой. С громким шлепком приземлившись точно на середину стола, он оказывался видавшим виды кожаным портфелем педагога. И лекция начиналась!.. Это означало, что на следующие полтора часа мы с головой окунемся в атмосферу Троянской войны.

Зная суровый нрав нашего педагога, я набрал кучу книжек в Театральной библиотеке и каждый день прочитывал не менее сорока страниц. Такую норму я для себя определил. Бывало, веки слипаются, голова норовит поскорее коснуться подушки, а я, не слишком вдаваясь в смысл расплывающихся перед глазами строчек, с упорством обреченного на эту невыносимую пытку древнегреческим эпосом раба пытаюсь читать: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса Пелеева сына грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал. Многие души отважные смелых героев низринул в мрачный Аид, а самих распростер бездыханных…»