Славянский оберег. Семантика и структура.

На вербальном уровне этот мотив обычно встречается в заговорах, где это действие приписывается христианским святым: «Святы Ягорай-пабеданосец… замыкай тры пуці ад звера бягучага, ад гада паўзучага, ад злога паганага чалавека…» (заговор при отправлении в дорогу, бел. [Замовы 1992, № 54]); в заговоре от колдовства: «Михаил-архангел!., запри тридевятью замками-ключами. И глаголет мне, рабу Божию, Михаил-архангел: …и замкну тридевятью замками-ключами…» (рус. [Буслаев 1861, стб. 1513]); в польской молитве от волков: «Pietrzepawlemikolaju, weź kluczyki z raju! Zamknij psu drog? wścieklemu, leśnemu…» [Петрпавелниколай, возьми ключики от рая! Замкни псу дорогу, бешеному, лесному…] колбуш. [Kotula 1976, s. 75]. Часто этот мотив встречается в апотропеических формулах, предупреждающих выкидыш, где замыкание замков символизирует замыкание женского лона: «Ишла яна [Богоматерь] до рабы Божай, золотыя замки замыкати, шовковый пояс к сэрцу привязати…» (бел. гом. [Романов 5, с. 57]).

Впрочем, человек сам может запирать себя от опасности, как, например, в заговоре, читаемом при входе в лес: «…и замкну аз, раб Божий (имярек), за тридевять замков, выну из тридевять замков тридевять ключей» (рус. [Майков 1992, с. 26-27]). В заговоре на ночь: «Я, раб Божий (имя), восхождением солнца укроюсь, ясным месяцем запрусь, никого не боюсь» (вельск. арх. [Щепанская 1992,122]); «…лягу, запрусь, никого не боюсь…» (рус. вологод. [Учебные 1992, с. 24]).

Функциональным вариантом мотива замыкания может быть завязывание узла.

Обычно это действие имеет семантику обезвреживания опасности и направлено на сам источник опасности (завязывают пасть волку, клюв хищным птицам, рты недоброжелателям и т.д., см. модель Обезвреживание). Но в редких случаях это действие синонимично замыканию охраняемого пространства для преграждения пути опасности. Ср. завязывание узла с целью оградить свою скотину от опасностей (с.-рус. [Дурасов 1989, с. 273]).

На вербальном уровне мотив завязывания охраняемого объекта от опасности встречается в восточнославянских заговорах и южнославянских ритуальных диалогах, где он сопровождает одновременно производимое действие: на Русском Севере пастух в первый день выгона скота завязывал на нитке узлы со словами: «Вяжу

своих скотинок крепко-накрепко от волков, от медведя, от россомахи, от трясуна, от зыбуна, от всякого несчастного случая. Вяжу скотинку плотно-плотно» [Дурасов 1989, с. 273]. У сербов в Сочельник хозяйка садилась у очага, сплетала длинную нитку, а затем завязывала ее на верхнем звене цепи, висящей над очагом. Другая ее спрашивала: «Што завезујеш?» — «Завезујем од вука, од ајдука, од цпрнице, од змије, да благо не колье» [Почему завязываешь? — Завязываю от волка, разбойника, {49} от ведьмы, от змеи, чтобы скот не загрызла]. При упоминании каждого «врага» завязывался отдельный узел на нитке (серб, гранич. [Беговић 1887, с. 224]).

3. Закрещивать. Семантика закрещивания в народной магии определяется универсальной символикой креста как одного из главных символов христианской культуры, ср. «Молитву Животворящему Кресту Господню», согласно которой крестное знамение, наряду с крестом, является оберегом, отгоняющим и уничтожающим зло силой распятого на кресте Иисуса Христа. Закрещивание в традиционной культуре осуществляется не только канонически (у православных троеперстным перекрещиванием правой руки справа налево, у католиков и протестантов — ладонью правой руки слева направо), но и другими способами (ногой, хлебной лопатой, ухватом, вербой, тестом и пр.).