Следовать новым курсом

Наверное, ни один человек на обоих кораблях не сумел устоять на ногах. Страшный толчок выбил палубу из-под ног второго лейтенанта и швырнул его спиной вперёд в распахнутый люк. Проваливаясь вниз, в пропахшую углём, горелым машинным маслом и порохом черноту, он увидел на фоне блёкло-голубого египетского неба командира броненосца — раскинув руки крестом, с выпученными по-жабьи глазами, сэр Томас Баклер Летбридж, второй баронет Сандерхилл, улетал за борт, вращаясь, словно сорвавшийся с оси вентилятор. Потом железная переборка изо всех сил наподдала второму лейтенанту в спину и затылок — и всё кануло во тьму.

«Инфлексибл» сел на дно на ровном киле. Большая часть надстроек, трубы, мостики и даже крыши низких цилиндрических башен остались под водой.

«Хотспуру» повезло меньше. От страшного удара корпус, и без того повреждённый взрывом самодвижущейся мины, лопнул на полтора десятка футов. Броненосный таран набрал через огромную пробоину воды, медленно накренился, лёг на борт — да так и затонул в нескольких саженях от своей жертвы. Боковые части надстроек остались не затопленными, и кочегары с машинистами, запертые внутри железной скорлупы, по одному, с матами и молитвами Николаю Угоднику выбирались наружу. И присаживались отдохнуть — прямо на выпуклом борту броненосца, выступающем из воды, словно спина неведомого морского чудовища.

Лейтенант Остелецкий перегнулся через леер и посмотрел вниз — палубу «Инфлексибла» покрывало не больше трёх футов воды, и сквозь её слой явственно различались залитые смолой швы между тиковыми досками. Пожалуй, прикинул он, на палубе вполне можно стать в рост — благо водичка здесь тёплая даже в октябре. Не то что весной в Финском заливе, где довелось искупаться кондуктору Рукавишникову и другим морякам с монитора «Колдун»…

Абордажной схватки, как планировал лейтенант, не случилось. Картечницы окатили надстройки оседающего в воду броненосца свинцом, после чего матросы во главе с мичманом Сташевским (тот картинно размахивал английским абордажным палашом, сжимая в другой руке большой, с латунной рамкой и длиннющим стволом револьвер) ворвались на палубу. И — стали свидетелями поспешного бегства экипажа. «Лаймы» валом валили из люков и прыгали за борт. Кое-кто вспоминал о койках и торопливо выхватывал из сеток туго стянутые пробковые валики и, обмотав вокруг пояса, перелезал через леера. Кто-то дрался за спасательный круг, и в ход уже шли ножи. На глазах мичмана полуголый, изрисованный фиолетовыми татуировками матрос разбил ганшпугом голову офицеру с нашивками второго лейтенанта, пытавшемуся остановить всеобщий драп.

Поняв, что остановить охваченных паникой людей без стрельбы не получится, мичман велел быстренько побросать в воду содержимое коечных сеток, а потом спускать в воду с надстроек канаты. Но англичане и сами уже поняли, что никто не собирается их убивать. Один за другим они взбирались на выступающие над водой части своего корабля, облепляли ванты, гроздьями висели на деревянных крышках люков и обломках шлюпок.

Прочие корабли Средиземноморской эскадры даже не пытались прийти на помощь. Следовавший за «Инфлексиблом» «Монарх» принял влево, обходя место гибели собрата. Остальные повторили его маневр, и лайми, как, впрочем, и русские моряки, успевшие к тому времени перебраться с «Хотспура» на захваченный броненосец, испытали несколько крайне неприятных минут — когда летящие в британский ордер снаряды стали падать в воду в опасной близости от полузатопленных кораблей.

К счастью, обошлось без новых жертв. Водяные столбы вставали довольно далеко от колышущихся в воде человеческих голов. Изрыгающая чугун и пламя колонна ушла на вест, разрозненные, избитые, то и дело вспыхивающие пожарами турецкие броненосцы по одному отползали от места боя на норд-ост. Ветер свежел, волны стали захлёстывать надстройки «Инфлексибла», на которых жались друг к другу израненные, измученные, смертельно уставшие люди.

Лейтенант Остелецкий совсем было собрался скомандовать вязать плоты из обломков рангоута и решётчатых крышек световых люков, но артиллерист-кондуктор доложил о многочисленных лодках, барках, фелюгах, отчаливших от близкого египетского берега. Услыхав об этом, Венечка выдохнул с облегчением. Можно было расслабиться.

— Много народу у вас в каземате побило, Рукавишников?

За миг до столкновения, уже после взрыва мины Уайтхеда, в каземат угодил шестнадцатидюймовый снаряд — в упор, с дистанции, более уместной для дуэли.

— Хватает, вашбродие, — сокрушённо вздохнул кондуктор. — Пятерых насмерть, трое сильно пораненные. Должно, помрут. Ну и побитые почти все — кто контуженый, у кого кости сломаны, у кого ещё какая напасть.

Сам он щеголял грязной, пропитанной кровью повязкой, прикрывающей левый глаз и половину лица.

Впрочем, держался кондуктор бодро — будто это не его лейтенант Остелецкий полчаса назад вытаскивал из вскрытого, как консервная банка, каземата и по заваливающейся набок палубе тащил на себе к борту чужого броненосца.