Следствие не закончено

— Хошь не хошь, Федор Алексеевич, а с Псишей тебе придется поломать хатки.

И так как Федос долго не мог, по-видимому, осознать смысл услышанного — сидел, уставившись в лицо Челнокова и удивленно помаргивал белесыми ресницами, — Аркадий добавил уже увереннее:

— Давай на этом и порешим. Без канители.

Сказал, облегченно передохнул и разлил по стаканам оставшуюся водку.

— Один думал? — спросил наконец Глухих.

— Нет, вдвоем. С Еленой.

— Брешешь!

— Брешут собаки. И то на чужих больше. А ведь мы с тобой, Федор Алексеевич… вон как те пацаны, — Челноков кивнул головой на стремительно скользящую по водной глади распашную двойку. — Тоже на одной посудине плывем, как в книгах пишут, по бурным волнам житейского моря!

Аркадий повеселел. Хотя он был, что называется, не трусливого десятка, но все-таки, зная злой и неуступчивый нрав главаря, не думал, что Федос воспримет это известие столь спокойно. Во всяком случае — внешне.

— Интересно — когда вы с этой потаскухой успели снюхаться?

— Снюхиваются тоже, в большинстве случаев, собаки. И вообще представители волчьей породы. Люпус канис. А культурный молодой человек и барышня… Вот если бы ты, Федор Алексеевич, почитал на досуге, скажем, того же Михаила Александровича Шолохова; как у него жизнь Григория и Аксиньи описана: будто рядом с тобой они своей любовью мучились. Да и любую хорошую книгу возьми…

— Не брал и брать не буду! — уже иным тоном — твердо и зло — сказал Федос. — Они не про нас пишутся, хорошие книги! Да и не для нас.

— Что ж, мы не люди разве?

— Лю-уди?! — Федос откинулся на спинку стула, неожиданно захохотал и столь же неожиданно оборвал смех. — Вот что, культурный молодой человек: сейчас разговаривать о пустяках у меня нет ни времени, ни охоты…

— Ну, если для тебя, Федор Алексеевич, Псиша — пустяк, будем считать, что разговор на эту тему окончен!..

…Однако по-настоящему закончился этот разговор только вечером, когда Глухих встретился с Леной в сторожке при кладбищенской церкви, где девушка проживала в качестве «услужающей» при храме Всем скорбящим радости.

— Значит, скоро на свадьбе будем гулять, Псиша Степановна? — спросил Федос.

— Не понимаю — о чем ты, — сказала Лена, хотя сразу же догадалась, про какую свадьбу говорит Глухих. И даже облегченно вздохнула: во-первых, очень трудно да и боязно было начать этот разговор самой, а еще больше обрадовалась Лена тому, что, значит, не пустячными оказались слова, которые сказал ей накануне Аркадий:

— Теперь все время только о тебе и думаю… Оленушка.

И голос и какой-то чуть ли не растерянный вид обычно щеголевато-развязного парня, а больше всего, пожалуй, то, что Аркадий назвал Псишу Оленушкой, — с детских лет никто не обращался к ней так ласково, — все это показалось Лене столь невероятным, что она даже потерялась: долго, очень долго смотрела в его лицо прояснившимися глазами совсем еще юной девушки — вот когда обнаруживалось, что Псише только неполных семнадцать лет! Смотрела, не замечая, что плачет, только смуглое лицо парня временами словно дымкой заволакивалось.

Наконец прошептала еле слышно:

— Что же теперь будет, Аркашенька?.. Даже страшно подумать.

— Хорошо будет! — сказал Аркадий и погладил Лену по плечу напряженной рукой. — А главное — ничего не бойся!..

…После этого разговора с Аркадием просто дикими показались Лене такие слова Федоса:

— Не родилась еще такая «барышня», которая указала бы Федору Глухих от своего хлева поворот налево! Так что… давай лучше не кочевряжиться!

Федос обнял девушку за плечи, властно притянул к себе, дохнул ей в лицо водочным перегаром.

Но Лена с кошачьей верткостью выскользнула из его рук, отступила на два шага.

— Если ты, Федор Алексеевич, еще хоть раз вознамеришься лечь со мной, — больше с кровати не встанешь!

Хотя Лена произнесла эту фразу очень тихо, почти шепотом, Глухих отлично расслышал каждое слово.

— Ты что, девка, спятила?

— Зарежу!.. Зарежу!.. За-ре-жу.

И столько яростно-отчаянной решимости было во взгляде девушки и во всей ее строптиво напружинившейся фигурке, что Глухих посчитал за благо отступить. Но хотя его отношения с Псишей никогда не отличались ни красотой, ни радостью, Федоса вдруг впервые в жизни начало угнетать чувство, пожалуй, даже не ревности, а какой-то раздражающей, как изжога, мутной обиды.

Зато для Лены и Аркадия каждый вновь наступающий день обязательно казался солнечным. Но вместе с тем они все яснее начали сознавать, что очень трудно им будет сберечь его — свое шаткое и пугливое счастье. И, боясь сознаться друг другу, оба все чаще стали задумываться над тем, что судьбу каждого преступника точно определяет поговорка: «Сколько веревочке ни виться, а кончику быть!»

— Неужели же мы с тобой никогда не будем так жить, Аркаша?

— Как?

— По-человечески. Вот как они живут — Игорек и Нина.

Аркадий и Лена сидели в полупустом зале кинотеатра, куда они забрались с утра пораньше — на первый сеанс.