Следствие не закончено

— А тому, в первую очередь, кто батьку моего довел до страшного дела! И тем, кто Аркашку заманил на преступную дорогу, и… да всю распрекрасную Москву я прочесала бы частым гребнем снизу доверху, чтобы всех паразитов переселить из воровских малин за колючую проволоку, на казенную пайку!

И хотя у Ленки это была лишь яростная вспышка, после которой девушка снова погрузилась в состояние безразличия, словно погасла, — сомнение следователя начало перерастать в уверенность.

Незлобин спрятал объемистую папку с протоколами в ящик стола, неторопливо ступая, прошел к окну, широко распахнул створки и долго смотрел на словно кипящую на порывистом ветру, по-молодому суматошливую листву вековых лип. Сказал сам себе раздумчиво: «Да-а…»

Еще постоял у окна Михаил Васильевич, потом решительно подошел к понуро сидевшей за столом Ленке-псише, постоял около нее минутку, что-то напряженно обдумывая, затем, видимо придя к какому-то решению, положил свою руку на плечо девушки и произнес решительно:

— Ну вот что, Криничная…

Тут случилось неожиданное: Лена вся напряглась, вскинула голову и, как задичавшая кощонка, впилась острыми зубами в руку следователя.

До крови прокусила.

И сразу же вся сжалась и голову втянула в плечи.

Но, к удивлению девушки, никакого возмездия не последовало. Михаил Васильевич достал из кармана аккуратно свернутый платок, встряхнул его, приложил к руке, затем снова отошел за свой стол, опустился в кресло и произнес негромко, не глядя на Лену:

— Ясно.

И нажал кнопку звонка, вызывая охрану.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

По первому впечатлению лейтенант Гаврилушкин показался Михаилу Васильевичу человеком если и не примитивным, то весьма ординарным. Правда, уже в начале разговора Незлобина насторожили такие слова лейтенанта:

— Менаду прочим, товарищ подполковник, если бы вы меня не вызвали по делу этой…

— Криничная Елена.

— Точно. Я намеревался и сам прибыть сюда. Так сказать, по собственному соображению.

— И правильно бы сделали.

— А я всегда стараюсь делать правильно. Служба, знаете ли, такая.

Гаврилушкин озабоченно достал из нагрудного кармашка гимнастерки пачку сигарет, но тут же, как бы спохватившись, сунул обратно. И даже застегнул карман.

— Можете курить, — разрешил Незлобин.

— Никак не могу: отец у меня, как и вы, недавно отстал от курева — тоже врачи запретили категорически, — и если я при нем начну дымить… прямо звереет папаша!

Незлобин уже внимательнее поглядел в безмятежно круглое и румяное лицо лейтенанта, подумал: «А ведь ты, парень, пожалуй, не такой уж простачок». Спросил:

— А почему вы решили, что я, как и ваш отец… Методику Шерлока Холмса осваиваете?

— Нет. Просто ваша секретарша — заботливая, видать, женщина — предупредила меня строго-настрого… А вот насчет Криничной…

— Что — насчет Криничной?

Гаврилушкин ответил не сразу. И заговорил, как показалось Незлобину, уклончиво:

— А вы, товарищ подполковник, не выкроите времени — побывать в наших краях?

— Был уже… Позвольте, вы же меня и сопровождали.

— Точно. Только тогда я сопровождал вас, так сказать, по служебной линии. А сейчас… Сейчас я хочу пригласить вас… вроде как в гости.

— В гости?

— Ну, не совсем. И не к себе, а в дом Леонида Владимировича Нестеренкова. Правда, сам капитан Нестеренков — он был начальником нашего отделения и в позапрошлом году… Но это разговор особый. А вот вдова Леонида Владимировича — милейшая, должен сказать, женщина: она работает сменным кассиром на нашей платформе. Но вас, полагаю, заинтересует не столько сама Евдокия Сергеевна, как одна из ее дочерей… А может быть, не так дочка, как мамаша Евдокии Сергеевны: эт-то, доложу вам, та старушенция!

Гаврилушкин замолчал и ненужно, как показалось Михаилу Васильевичу, улыбнулся.

— Ничего не понимаю, — сказал Незлобин.

— Виноват: забыл доложить вам, что семья покойного капитана Нестеренкова проживает тоже по улице Гастелло, дом семнадцать.

— Позвольте, позвольте…

Незлобин выдвинул ящик стола, достал папку с делом.

— Гастелло, дом семнадцать… Гастелло, дом семнадцать…

— Точно: как раз напротив дачи, где совершено преступление. Но самое, полагаю, для вас существенное: одна из дочерей капитана Нестеренкова, а точнее сказать — Татьяна, как мне удалось установить, чрезвычайно переживала, когда ей сообщили о смерти Аркадия Челнокова. И даже будто бы до слез дело дошло.

— Угу… Значит, вы, товарищ лейтенант, думаете…

— Нет, товарищ подполковник, этого я не думаю. Обе девушки, что Татьяна, что Людмила, — комсомолки, спортсменки отличные. И… плохое исключено! Но, поскольку… Я и сам, конечно, мог бы, да и должен был бы проявить инициативу, как лицо в какой-то степени ответственное, но… этому мешают некоторые обстоятельства, так сказать, сугубо личного порядка…

А о том, какие обстоятельства «сугубо личного порядка» помешали оперуполномоченному «проявить инициативу», Михаил Васильевич узнал в тот же вечер, когда, воспользовавшись приглашением Гаврилушкина, прибыл как гость на крохотную дачку, затаившуюся между двумя особняками добротной стройки, почти напротив также солидного «дачевладения» Семена Семеновича Утенышева.

2