Слепящий нож

К тому же хлеб оставался у него не навсегда. Раз в неделю – разумеется, предполагая, что Гэвин распорядился, чтобы его кормили ежедневно, а не через какие-нибудь неопределенные промежутки времени, – раз в неделю его камеру заливала вода.

Когда это случилось впервые, много лет назад, Дазен посчитал это милостью. Вода была теплой и мыльной. Раз в неделю, пусть в минимальном объеме, но он мог заботиться о своей чистоте; приложив усилия, мог даже вычесать колтуны из волос и бороды. А потом однажды он попытался запасти небольшое количество хлеба – и обнаружил, что от воды хлеб обесцвечивается или по крайней мере покрывается тускло-серыми пятнами. В синей камере, разумеется, пятна были серо-синими, отражая цвет стен.

Это действительно была милость: Гэвин заботился о том, чтобы его брат не подхватил какое-нибудь заболевание, которое могло развиться в грязи и нечистотах, производимых его телом. Но одновременно Гэвин заботился и о том, чтобы все, что Дазен мог припрятать за неделю, будь то пища или выделения собственного тела, было смыто, лишено силы.

Каждый раз, когда обрушивался потоп, Дазен, прежде чем он смог вырваться из синей темницы, был вынужден плавать, держа над водой промасленную плетенку, которую соорудил из собственных волос. И вот теперь, в этой новой темнице, угроза мыльной воды вернулась снова. Его сил хватало лишь на то, чтобы лежать на поверхности воды, сохраняя самое большое одну синюю буханку, поэтому каждую неделю он первую пару дней голодал, после чего снова начинал извлекать, так что скорость его извлечения в течение недели все больше росла. А затем он пожирал весь черствый хлеб, какой только мог переварить его желудок, прежде чем потоп обрушивался снова и опять все смывал.

«Моя воля неукротима. Неколебима. Колоссальна. Ничто не может мне противостоять. Ничто не может меня остановить. Я добьюсь своего! Для меня не существует ничего, кроме победы. И тогда я сокрушу моего брата! Вот пламя, вот топливо, вот надежда, которая поддерживает мое изнуренное тело».

Синий люксин тверже зеленого. Именно синий был нужен Дазену, чтобы вырваться из этого уровня ада.

Еще через час правая рука Дазена была наполнена люксином. Он поспешно переместился к выбранному им месту возле стены, покрепче уперся спиной в зеленую люксиновую поверхность и собрался с духом. Уже несколько недель – или месяцев? – он стрелял в противоположную стену синими пульками с самой высокой скоростью, на какую было способно его тело, а стена за спиной предохраняла его от отдачи, иначе его каждый раз швыряло бы с такой силой, что тело могло не выдержать.

Зеленая стена напротив была уже выщерблена и выдолблена на глубину ладони. Сперва это разъярило его: стены синей темницы были тоньше, а затаившийся в Дазене синий ожидал, что каждое помещение будет иметь абсолютно одинаковые характеристики. Но конечно же, его брат понимал, что зеленый люксин слабее синего, и поэтому сделал зеленые стены толще. Это было логично. Его синюю составляющую удовлетворил такой ответ.

Он выбирал цели с арифметической точностью, исследуя структурные свойства зеленого люксина. Разумеется, он не мог знать, удалось ли ему выбрать нужную стену: шарообразная форма темницы не давала это сделать. Если его брат, вопреки здравому смыслу, сделал одну стену толще, чем другие, Дазен мог выбрать самую толстую стену просто по невезению.

Это приводило его в ярость: эта неопределенность, эта неточность. Все не так как надо! По крайней мере один день в неделю он проводил в обессиленном ступоре, пытаясь определить, нельзя ли каким-либо образом узнать, какая стена правильная. Часы, потраченные на вычисления там, где требовалось действие!

Это был сигнал, предупреждавший о том, насколько глубоко в него проник синий.

Но он с этим справится, как справлялся со всем прежде. Он справится даже со своим братом.

Узник глубоко задышал – десять вдохов и выдохов, чтобы собраться с силами, укрепить волю. Каждый выстрел причинял ему боль, вдавливая ослабленное тело в стену. Но Дазен не мог себе позволить стрелять слабо – это значило бы, что он впустую потратил те дни, которые у него ушли, чтобы извлечь синий люксин. Стена может дать трещину в любой момент. Может быть, уже со следующим выстрелом.

А может быть, на это уйдет еще двадцать дней, в любой из которых Гэвин может вернуться и…

«Нет! Даже не думай об этом. Делай то, что нужно. Боль – ничто. Боль – это просто препятствие на пути к свободе. Меня не остановить! Меня никто не остановит. Я добьюсь своей мести и своей свободы, и пусть трепещут те, кто сделал это со мной!»

Он выдохнул в десятый раз, крепко взялся левой рукой за правую, собрался с силами. Старые шрамы на ладони вскрылись, синий люксин прорвал кожу и ринулся наружу. В крике Дазена звучали ярость и отчаяние, ненависть и чистейшая торжествующая воля. Снаряд с невообразимой силой вырвался из его тела.

Во время войны Ложного Призмы его однажды ударили в грудь боевым молотом. Удар разбил ему щит и сломал ребро. Сейчас, с его ослабленным телом, ощущения были еще хуже. Дазен потерял сознание.