Слепящий нож

За прошлую ночь ему удалось поспать, наверное, около часа. У него был прерванный секс с незнакомой женщиной, которую он после этого убил. Он потерял любовь всей своей жизни. Приготовился умереть. Обнаружил, что все, во что он верил как минимум последние двадцать лет, было ложью. Убил собственного брата…

Великий Орхолам, как же он устал!

И тем не менее сейчас, когда эта великолепная женщина прижалась к его паху, его тело отреагировало. Иногда Гэвин ненавидел себя за то, что он мужчина.

«После всех неприятностей, в которые я влип из-за тебя прошлой ночью, ты в самом деле собираешься повторить?»

Марыся, конечно же, заметила сразу. С другой стороны, может быть, она на это и рассчитывала. Обычно она лишь откликалась на его ласки; в ее первых прикосновениях всегда был вопрос. Но не сейчас.

Гэвин отступил назад, и она проворно встала перед ним, стряхивая с плеч накидку, под которой оказалась лишь симпатичная ночная сорочка.

– Может быть, мне… – начал Гэвин.

Марыся поцеловала его в губы, толкнула назад, начала стягивать штаны. Она подвела его к креслу, которое ткнуло его под колени, так что Гэвин резко сел. В следующий момент Марыся уже была сверху, глядя ему прямо в глаза, властно удерживая на месте. Ее страсть налетела на него, как вихрь, жесткая, агрессивная, стремительная, горячая, потная, подавляющая. Марыся двигалась, пока он не закончил; перед его глазами вспыхнул яркий свет, но она не остановилась, как делала обычно. Наоборот, прижалась к нему еще сильнее, так сильно, что Гэвин подумал, как бы кресло под ними не развалилось и они оба не оказались на полу. Ее пальцы вцепились ему в волосы, фиксируя голову, не давая ему отвести взгляд. Потом ее невероятные зеленые глаза вспыхнули, бедра непроизвольно выгнулись… Она впилась пальцами в его руку, больно рванула за волосы – и бессильно приникла к его груди.

Ошеломленный, задыхающийся, Гэвин встал и на руках донес Марысю до кровати. Она свернулась калачиком и лишь тихонько промычала в знак протеста, когда он выгрузил ее на постель. Он обошел кровать и уселся на край со своей стороны, освещенный тусклым светом лампы.

Несмотря на то что он получил удовлетворение, его тело продолжало жаждать большего. Может быть, он слишком долго был в пути вместе с Каррис. А может быть, сыграло роль неожиданное и в высшей степени соблазнительное воодушевление Марыси. Гэвин подумал, не взять ли ее еще раз, чтобы заглушить свое беспокойство. Завтрашний день будет адом. Ему было нужно выспаться. На ближайшие несколько часов он хотел просто ничего не чувствовать.

Вместо этого ему почему-то вдруг показалось, что он был в чем-то несправедлив с Марысей, – но как ни старался, не мог сообразить в чем. Может быть, это просто чувство вины из-за Дазена?

Гэвин лежал, щурясь в потолок и размышляя, как будет уворачиваться от десятков пылающих стрел, что полетят в него с самого утра. Спектр наверняка первым делом соберется, чтобы обсудить свершившееся убийство, – если они уже этого не сделали. Но сейчас он все равно ничего не сможет изменить. И поскольку гвардейцы уже обыскали его комнату со своей обычной доскональностью, никому не придет в голову искать его здесь.

Спустя каких-то пять минут – по крайней мере ему показалось, что прошло всего лишь пять минут, – он проснулся. Марыси не было: пошла работать, конечно же. Гэвин лежал в тишине, лениво перебирая стоящие перед ним задачи и без особой спешки их формулируя. Именно так ему работалось лучше всего. Он вспомнил, что Демнос Джорвис плохо ладит со своей женой Элой, сестрой Арис. Потом подумал о скорости роста погани. Уравновешивать цвета можно было бы и вручную, это практиковалось прежде: извлекателям одного цвета давалось указание использовать больше люксина в год, извлекателям другого, вышедшего из-под контроля, рекомендовалось воздерживаться от извлечения. Влияние Хромерии было огромным. Он подумал о верховных люксиатах – людях, определявших вероучение, которое затем провозглашалось по всем сатрапиям. Без сомнения, после всех этих странных сообщений, которые до них доходили, им не терпелось с ним встретиться. Они любили и боялись Гэвина, но удастся ли ему убедить их изменить саму религию?

Он подумал о Каррис. Он обязательно ее отвоюет; теперь он был уверен, что это возможно.

И еще он подумал о своем мертвом брате. Сев на кровати, он увидел, что Марыся принесла поднос с жесткими кубиками особого хлеба, который он бросал в шахту пять тысяч раз. Гэвин не чувствовал вины за случившееся. Это было все равно что посмотреть в зеркало и понять, что ты больше не ребенок. Но сегодня Гэвин мог смотреть на себя беспристрастно. «Вот он я, такой как я есть: Гэвин Гайл, братоубийца. Человек, у которого хватило воли убить собственного брата, чтобы спасти Семь Сатрапий. Я наконец стал тем человеком, за которого меня принимали последние шестнадцать лет».

Ну, может быть, не совсем тем.

Марыся проскользнула в дверь.