- Зачем? - резонно уточнил тот. Но в ответ услышал только утомленный вздох Кошкина. - Послушай, Степан Егорыч, мы с тобою не в бюро добрых дел служим. Наша работа маленькая: отыскать злодея и оградить его, понимаешь ли, от добропорядочных граждан. А ежели она еще кого на тот свет отправит?
- Вот поэтому я и здесь! - огрызнулся Кошкин. - Никого она никуда не отправит - я за ней слежу.
- А. Ну-ну. Цветы и шоколад-то покупать будешь или так пойдешь следить?
Кошкин неожиданно рассвирепел:
- А не пошел бы ты сам куда подальше! - гаркнул он так, что почувствовал в ушах звон.
Девятов, однако, никуда не направился: по-прежнему лежа на кровати, он хмуро и внимательно за ним наблюдал. Под взглядом этим Кошкину было неуютно - хоть и знал он, что приятель его как есть идиот и в выводах своих совершенно не прав!
И все-таки Кошкин стал зачем-то оправдываться:
- Я просто уже пообещал ей, понимаешь! Может, и зря…
Девятов покивал в ответ:
- Зато я ей ничего не обещал. И если тебе лавры за успешно раскрытое дело не нужны, то мне пригодятся. Вот сейчас пойду и арестую ее - а ты ляг, поспи. Глядишь, к утру дурь-то из башки и выветрится.
- Вот и иди, - смирился вдруг Кошкин, без удовольствия падая в освобожденную кровать. - Иди-иди.
- Вот и пойду, - Девятов подхватил свой сюртук и легко направился к двери.
- Вот и иди… Стоять! - Шумно вздохнув, Кошкин снова сел и попытался достучаться до приятеля иначе. - Ну, арестуешь ты ее сейчас, привезешь к Шувалову - а она молчать станет, мол, не убивала никого и ни в чем таком не признавалась. И что ты станешь делать? Доказательств нет вообще никаких. Револьвер - и тот не в ее доме нашли! Ей можно лишь ранение Гриневского приписать - если он признается.
- Тогда нужно сделать так, чтобы Гриневский признался, - логично рассудил Девятов. - В конце концов, в его доме нашли оружие, из которого убили графа и Боровского, так чего мы еще ждем? Нужно брать Гриневского в оборот, подержать за решеткой, чтобы тот понял: не сдаст свою ненаглядную - сам пойдет грязь месить по Сибири.
Кошкин, пока он говорил, кивал со снисхождением:
- Неувязочка, Михал Алексеич. Ма-а-ленькая такая - зато в самом начале: ты сам мне полчаса назад сказал, что не сумеем мы доказать, что револьвер тот самый.
- Ну да, не сумеем, - подтвердил Девятов. - Но Гриневские-то этого не знают! Ты что думаешь, я не сумею их убедить, что немцы вот буквально вчера выдумали штуку, которая нам определит: тот револьвер, или не тот?
- Ты-то? Сумеешь, - хмыкнул Кошкин. Он и правда в этом не сомневался.
- Ну вот! Так в чем проблема?
- Ни в чем - иди, убеждай.
- Вот и пойду! - Девятов перекинул свой сюртук через плечо и на этот раз даже вышел за дверь. Правда, тут же вернулся: - Нет, не пойду. Темень на улице, завтра с утра к ним отправлюсь. Я на кухню лучше наведаюсь: тебе принести чего-нибудь?
Когда Девятов ушел, Кошкин, не раздеваясь, свалился на кровать. Однако через минуту понял, что не уснет - да и какой сон, если он обязан следить за хозяйкой дома! Хотя из ее комнат и забрали все, чем хотя бы теоретически можно ранить, включая даже пилки для ногтей. Но все же…
Взгляд его упал на кулон в виде шарика, который со всех сторон рассматривал Девятов час назад, силясь выжать из этой улики все что можно. Подобрав его, Кошкин взвесил в ладони серебряный шарик - небольшой, величиной с крупную вишню, с искусной и замысловатой резьбой. Кстати, отчего-то очень легкий - слишком легкий для цельнолитого серебряного шара. Неужто пустой внутри? Но найти разъем в кулоне ни Кошкин, ни Девятов так и не сумели без специальных приспособлений.
А цепочка оказалась тонковата: Раскатова, пока возилась на берегу с трупом Боровского, зацепилась ею за что-то, за ветку, вероятно, и цепочка порвалась. Так сказал Девятов, исследовав цепь, а в особенности место разрыва, под увеличительным стеклом. Правда, не очень уверенно сказал, а когда Кошкин надавил, признался:
- Да так, странно немного. Серебро - металл мягкий, обычно, когда такую цепь растягиваешь, как если бы она за ветку зацепилась, то и звенья по всей длине равномерно удлиняются - и потом только какое-то одно не выдержит. А здесь лишь на одном участке, возле разрыва, звенья измененные, вытянутые, а все остальные целехонькие, почти идеально круглые. Сплав, что ли, какой-то особенный, не пойму…
Сейчас, поразмыслив над теми словами в тишине, Кошкин отнесся к ним более серьезно. Снова осмотрев место разрыва, он вдруг захватил участок цепи двумя руками - так, будто хотел разорвать ее. И тотчас увидел, как звенья из круглых становятся продолговатыми, растягиваются - причем без применения особенной силы.
И, испугавшись собственной догадки, ругнулся вслух.
«Японский городовой!… Но она ведь сама призналась, сама! - твердо сказал он. - Девятов прав, это просто сплав такой - Девятову виднее!».