Слезы черной вдовы

Грегор поднялся из-за стола и швырнул свою салфетку гораздо менее изящно, чем брат. Не отвечая им больше, он стремительно покинул столовую.

Ярость клокотала в нем. Он ненавидел сейчас свою невестку - самоуверенную, примитивную, живущую по каким-то идиотским ханжеским правилам. И как никогда ненавидел брата. Потому что тот, без сомнений, разделял все ее взгляды. В этот момент он, пожалуй, даже мог понять чувства Надин к сестре… Ему захотелось сейчас же бежать на озеро, отыскать Надю и вымолить прощение - за них, за то, как недостойно они о ней думают.

Но Грегор лишь вернулся в кабинет Николая, служивший ему комнатой, метался из угла в угол, но не спешил покинуть дом. Потому как достаточно знал своих родственников, чтобы понимать - разговор еще не окончен. И точку в этом разговоре нужно поставить сейчас, иначе они станут думать, что смогут переубедить его.

Остановившись, Грегор тяжело оперся на каминную полку и поймал свой взгляд в зеркале над нею - и сам отметил, что вид у него измотанный, будто только что бежал кросс, и дышал он столь же тяжело.

Грегор понял, что боится пойти сейчас на попятную, поддаться им…

«Что ж, - решил он, кое-как приглаживая растрепанные волосы, - пусть это станет испытанием для вас, Григорий Романыч. На что вы способны ради своих убеждений? - он зло улыбнулся сам себе. - Рассориться со всеми родственниками? Легко!».

Грегор почти наяву видел, как брат с невесткой оканчивают завтрак в том же молчании, в котором он оставил их; как дружно отказываются от чая, ссылаясь, что аппетит решительно испорчен. И как потом совещаются немногословно - спорить-то им не о чем! У них ведь полная идиллия: один начинает фразу, второй ее заканчивает!… После Ольга станет собираться в церковь, пообещав, что «помолится о заблудшей душе нашего брата», в то время как Николай, вернувшись к себе в мастерскую…

- Вас Николай Романович желает видеть, - заглянув в приоткрытую дверь кабинета, тихонько сказала горничная.

По испуганному ее виду несложно было догадаться, что Николай Романович пребывает в ужасном настроении.

Николай и правда был не в духе. Еще бы: обычно в это время он уже сидит в тени сосен en plein air, чтобы выполнять главное свое жизненное предназначение, а сегодня вынужден учить уму-разуму непутевого брата.

Мастерская Николая - небольшая комната шагов пять в длину - заменяла ему кабинет. Именно здесь, в мастерской, было сосредоточение всей его жизни; здесь висели самые значимые из его работ, здесь хранились материалы для живописи, и здесь стояла тахта, на которой Николай предавался размышлениям об упадке, в который пришло современное искусство, или же искал вдохновение, блуждая меланхоличным взглядом по потолку. Возле тахты всегда можно было найти тарелки с остатками еды или огрызки яблок - одними размышлениями сыт не будешь. Частенько, не найдя на потолке вдохновения, Николай и засыпал все на той же тахте.

А центром комнаты и вселенной Николая был мольберт, холст на котором обычно плотно закрывался накидкой - брат терпеть не мог, когда кто-то пытался поглядеть на его неоконченные шедевры. Большую часть работы над пейзажем Николай делал, разумеется, на природе, но продолжал над ними работать и в мастерской - доводил до совершенства. Так, по крайней мере, он говорил домашним.

Грегор застал брата, развалившимся в кресле подле мольберта - холст как всегда был занавешен тканью. Николай хмурился и с остервенением очинял карандаш. Однако судя по тому, что сточил грифель уже наполовину и засыпал деревянными стружками весь пол, мысли его блуждали весьма далеко от живописи.

- Звал, братец? - желая казаться беспечным, спросил Грегор.

Николай же вздрогнул, будто испугавшись, что мысли его подслушали, и потом только посмотрел на испорченный карандаш - с удивлением. Вероятно, не мог понять, на кой он, живописец, вообще за этот карандаш взялся.

Впрочем, Николай быстро оправился.

- Звал, звал, - ответил он. - Хотел поговорить с тобою о наших соседях. Видит Бог, Григорий, я никогда не имел ничего против Наденьки Шелиховой - она во всех смыслах приятная барышня. Но ее сестра… - он все-таки поднял на Грегора взгляд. Прямой, жесткий, разом отнимающий у него всю уверенность. - В своем ли ты уме, братец?! Ты же что хочешь, чтобы у твоих детей родная тетка была мужеубийцей?

Грегор чувствовал, что снова начинает закипать:

- Это вы с Ольгой так решили? Напомню тебе, что следствие еще ведется!…

- Ах, оставь! - перебил его брат, утомленно поморщившись, и передразнил: - Следствие ведется… Я не удивлюсь, если это следствие вовсе оправдает Раскатову - в нашем государстве и не такое случается - но простым людям-то как белый свет ясно, что там произошло! А вести разлетаются быстро! Конечно, найдутся семьи, которые Наденьку станут жалеть, но и им придется делать выбор! Князь Боровской, отец несчастного Леонида, разумеется, и мысли не допустит, чтобы водить дружбу с семьями, которые принимают у себя сестру этой развратной женщины, сперва совратившей, а потом отнявшей жизнь у его сына!…