Слоновья память

А нет ли, прикинул врач, в этой раздраженной реплике зародыша вечной истины, и эта мысль заставила его взглянуть на соседа иными глазами: скажем, Рембрандт в конце жизни едва ли был намного состоятельнее, и что мешает увидеть Паскаля в сборщике платы за пользование водой? Антониу Алейшу[81] продавал лотерейные билеты, Камоэнс на улице писал письма по заказу неграмотных прохожих, Гомеш Леал исписывал александрийским стихом бланки с печатью нотариуса, на которого работал. Десятки гениев, достойных Нобелевской премии, в застиранных джинсах дразнят полицию на демонстрациях маоистов: в наше странное время ум кажется глупостью, а глупость — умной, и, похоже, на всякий случай лучше не слишком доверять ни тому ни другой, как в детстве ему советовали держаться подальше от подчеркнуто любезных господ в странно блестящих очках, осаждавших мальчиков и девочек у школьного забора.

Бульвар наполнялся ребятишками, которых чьи-то руки гнали домой, как гонят торговцы стаю рождественских индюшек по площади Фигейра, и врач предался меланхолическим размышлениям о том, сколь трудно воспитывать взрослых, никак не желающих осознать жизненную необходимость жвачки или коробки пластилина и настолько озабоченных такой идиотской ерундой, как правила поведения за столом, выцарапывающих неприличные надписи на мраморе общественных уборных и ругающих за безобидные каляки карандашом на стене гостиной. Нищий, который, без сомнения, понял бы и эти и другие плоды напряженного мыслительного процесса, в это время прятал выручку в карман жилета подальше от загребущих рук учащейся молодежи и разворачивал справку о туберкулезе, чтобы склонить на свою сторону колеблющихся благодетелей.

Тут врач в группе девочек, одетых в одинаковые форменные клетчатые юбки, заметил дочерей: старшую, блондинку с прямыми волосами, и младшую с каштановыми кудряшками. Они пробирались сквозь толпу к Терезе, и внутренности отца, вдруг ставшие слишком большими, вздулись грибами нежности. Ему хотелось бежать к ним, схватить их за руки и уйти с ними вместе, как в финале «Большого Мольна»[82], навстречу невероятным приключениям. Будущее, словно снятое камерой «Панавижн», простиралось перед ним, истинное и выдуманное, как волшебная сказка, укутанная голосом Пола Саймона[83]:

We were married on a rainy dayThe sky was yellowAnd the grass was gray

We signed the papersAnd we drove awayI do it for your loveThe rooms were mustyAnd the pipes were oldAll that winter we shared a coldDrank all the orange juiceThat we could hold

I do it for your loveFound a rugIn an old junk shopAnd I brought it home to youAlong the way the colors ranThe orange bled the blueThe sting of reason

The splash of tearsThe northern and the southernHemispheresLove emergesAnd it disappearsI do it for your loveI do it for your love[84].

Пока Тереза надевала им на головы красно-белые береты, психиатр заметил, что у младшей с собой любимая кукла, тряпичное существо, с глазами, грубо намалеванными на голом лице, и с разинутым в зловещей лягушачьей гримасе ртом: они спали в кровати вместе и поддерживали сложные родственные отношения, судя по всему, изменявшиеся в зависимости от настроения девочки; я получал о них смутные сведения из отдельных случайно брошенных фраз, заставлявших меня постоянно тренировать воображение. Старшая, отличавшаяся тревожным взглядом на мир, с помощью неодушевленных предметов вела отчаянную битву Чарли Чаплина с грозными шестернями жизни[85]

, заранее обреченная на героический провал. Скрючившись от пронзивших его колик любви, врач представил себе, будто оформил на дочерей страховку мечтами, проценты за которую вносил колитом и неосуществленными планами, истощавшими его организм, надежда, что они пойдут дальше, чем он, наполняла его ликованием первопроходца, верящего, что дочери усовершенствуют жалкий папенов котел[86] его желаний, из трещин в котором струями хлещет горячий пар. Тереза распрощалась с подружкой, стойко выдерживающей атаку малолетнего классового врага, яростно щиплющего ее за голени и обещавшего в будущем превратиться в сурового босса, и направилась вместе с девочками в сторону проспекта-аквариума, с домами, дрожащими в светлой тени деревьев.

The sting of reasonThe splash of tearsThe northern and the southernHemispheresLove emergesAnd it disappearsI do it for your loveI do it for your love.