Смерть по-соседски

– Боже упаси! Не посмотреть, а переписать, чтобы была копия. – Он вдруг резко поднялся и подошел к телефону. Набрав короткий номер, гостиничный, судя по всему, он стоял рядом со столиком, на котором возвышался монументальный аппарат, времен моей бабушки, нервно постукивая по полированной поверхности какой-то палочкой. Ему ответили, и, глядя на меня, Герман вежливо произнес: – Любезнейший, пришлите в номер посыльного! Да, и желательно посмышленней.

Видимо, ему не смели отказать, потому что уже через минуту кто-то робко постукивал в дверь люкса.

– Открыто! – крикнул Гера, и мы оба повернули головы к двери.

Дверь медленно отворилась, и мы увидели мальчика лет шестнадцати, осторожно ступающего по ковру, которым был застлан весь пол.

– Подойди-ка, родной, – Гера подозвал к себе щуплого юношу, с быстрыми глазками, которому при более близком рассмотрении можно было дать не больше четырнадцати. Он остановился метрах в двух от низенького журнального столика, за которым мы сидели уже битый час.

– Видишь этот мини-диск? – Герман кивнул головой на лежавшую на столике кассету с надписью.

– Да, – ответил мальчик, ненадолго задержав взгляд на предмете разговора.

– Значит, так. Мне нужен проигрыватель мини-дисков. У тебя пара часов. Достань его, и твоя премия составит пятьдесят американских долларов. Задача ясна?

Мальчик еще раз посмотрел на мини-диск.

– Сто.

– Что Сто? – не понял Герман.

– Сто американских долларов, и я через час принесу то, что вам нужно, – юноша уже не смотрел на коробочку с номером, его взгляд был устремлен на моего друга. Меня он игнорировал с самого начала, как мебель, которая не стоит обсуждения.

– Вот! – вскричал Гера. – Учись, Валя! – И, уже обращаясь к малолетнему вымогателю, добавил: – Действуйте, мой юный друг, и приз с портретом президента Североамериканских штатов – твой!

Парнишку сдуло. Мы помолчали, затем Герман сказал:

– Если шельмец обернется, как обещал, то я еще успеваю на свой самолет. – Он встал, походил немного по комнате. – Или не лететь? – Потом сел и, уставившись на меня своим немигающим взглядом, произнес: – Ладно, решим, а пока давай составим план действий.

– Какой еще план? – Апатия, все время пробивавшаяся наружу, почти одолела меня. Я не хотел что-либо делать, о чем-то думать, куда-то ехать. Во рту был неприятный привкус железа, и хотелось лишь одного – спать. Видимо, доктор был прав насчет сотрясения.

– Дальнейших действий. Первое, делаем копию, а лучше две. Второе – одну я положу на хранение в банковскую ячейку, вторую возьму с собой. Точнее, в ячейку положим оригинал, а копии поделим – одну тебе, другую мне. Так, третье, – он сморщил свое крупное лицо, и его черты вдруг показались мне смешными, – надо будет как-нибудь подкинуть им одну копию с каким-нибудь номером, чтобы они перезвонили, – тогда сможем поторговаться насчет девушки. – Он помолчал. – Если она вообще у них. Но ни тебе, ни мне этого делать нельзя ни в коем случае. Надо подумать, надо подумать. – Он вновь встал и принялся мерить немаленький номер длинными шагами.

«А что тут думать? – сонно удивлялся я про себя. – Взять какого-нибудь бомжа, сунуть ему чирик на опохмелку, назвать адрес и пообещать еще столько же. Делов-то!»

Вслух это прозвучало намного короче:

– Бомж.

Герман удивленно воззрился на меня. Удивление сменило недоверчивое выражение.

– Ты уверен? А вдруг побежит продавать кому-нибудь?

– Не побежит, – уверенно ответил я и поразился своему отсутствующему голосу, – не должен.

– Валя, ты чего? – Герман почему-то стоял не вертикально, как того требует закон земного притяжения, а горизонтально. – Что с тобой?

Его голос слабел, а «картинка» с изображением огромного мужчины на фоне аляповатой отделки люкса начала мерцать, все чаще оказываясь затемненной, и, в конце концов, так и осталась в моей памяти темным экраном отключенного монитора…

… – Проснись, орел, время не ждет!

Кто-то терзал меня, не давая вернуться на теплый морской берег, где я уверенно флиртовал с девушкой с божественной фигурой, но скрытым от меня лицом. Она все время отворачивалась, и мне никак не удавалось увидеть его. То и дело я замечал ее прекрасный полупрофиль, но всякий раз, когда казалось, что сейчас я увижу эту красоту, так сказать, анфас, она мгновенно отворачивалась, глупо хихикая при этом. Ее шея была настолько прекрасна, что я даже поцеловал ее, чем вызвал очередное хихиканье, которое тоже казалось мне дивным и почти божественным. Я не слышал от нее ни одного слова, только ангельски глупое хихиканье, и это заводило меня как быка, перед которым машут прекрасной, но недоступной тряпочкой, вызывая в груди быка почти любовное томление.

– Ты что, умер, что ли?! – чей-то знакомый, но от того не менее противный голос продолжал мешать мне заигрывать с прекрасной незнакомкой. Потом то ли во сне, то ли наяву, пошел теплый летний дождь, и я открыл глаза.