– И завязывай с этим, пока не поздно. У тебя есть характер, а значит, все получится, – это было сказано абсолютно искренне.
В переходе я вынул из кармана мобильник. Он был выключен. Еще раз мысленно поблагодарив конструктора, спроектировавшего эту модель, я нажал на ту же кнопку, которая помогла мне выиграть несколько секунд. Телефон включился, и на экране возникла надпись: «Пропущенный вызов». То есть я выключил его тогда, когда телефон уже готов был зазвонить, выдав меня с головой. В этом случае не помогли бы даже обманутые в лучших чувствах алкаши. Но пора было начинать торг, и, выйдя на другой стороне Волгоградского проспекта, я набрал номер капитана. Он ответил быстро, очень быстро, и, не дав мне сказать ни слова, опалил меня своей яростью:
– Ну, что, сукин сын, не наигрался еще в шпионов?! Я выпотрошу твоего старичка живьем, а потом найду тебя и то же самое сделаю с тобой!
Я подумал, что он бесится от своего бессилия, и поэтому ответил спокойно насколько мог:
– Ничего ты с ним не сделаешь. Кроме того диска, за которым ты так охотишься, у меня теперь еще один, на котором ты и твои псы похищаете старого человека, и он не меньше, чем первый, заинтересует кое-кого. Предлагаю сделку.
– Какую еще сделку, ты, урод?! – Взревел капитан, а может, и не капитан уже. – Ты даже не представляешь, с кем связался! Я уничтожу даже память о тебе!
Я дал ему выговориться. Когда он замолчал, я сказал:
– Мне плевать, что вы там делаете в своем клубе мазохистов, хоть перетрахайте друг друга до смерти. Я хочу только одного – отпусти девушку, и немедленно. В противном случае уже сегодня обе записи будут у председателя вашей славной службы, а копии, для верности, выложу, где только можно! У тебя ровно десять минут, в течение которых я буду ждать звонка от Катерины Ефимцевой. Если этого не произойдет, можешь считать сделку расторгнутой. Да, чуть не забыл, у меня есть свидетель, который подтвердит, что трое твоих людей, те, что сейчас в морге, похитили ее и попробуй докажи, что ты ничего не знал. И последнее: все наши разговоры я записывал на диктофон, так что это будет последним гвоздем в твой гроб, если вздумаешь финтить!
Я выдохнул и затаил дыхание. От того, не перегнул ли я палку, сейчас зависело ни мало ни много жизнь дочери полковника Осипова, и нельзя сказать, что я был так уж уверен в своей правоте, когда говорил все это. Капитан Мурейко молчал. Я тоже. Все решалось в эти секунды, и они показались мне бесконечно длинными. Наконец он решился:
– Где гарантии, что после того как я отпущу девушку, ты не сделаешь того, что…
Я перебил его:
– Моя и ее жизни. Ведь ты же сможешь убить нас и потом, не правда ли? И я не стану рисковать, хотя за все, что ты сделал, тебя следовало бы поджарить на медленном огне.
– Допустим, я поверил, что ты не станешь опубликовывать, если отпущу девушку. Но почему ты уверен, что я не прикончу тебя, после того как ты отдашь мне все, что с этим связано?
– А кто сказал, что я отдам все? – я делано удивился. – Я оставлю по копии в разных местах, и, если с кем-нибудь из нас что-то случится, ты узнаешь, что я могу достать тебя даже с того света. Как тебе такая гарантия?
Мурейко молчал, а я зачем-то считал его тяжелое дыхание. Наконец он ответил:
– Ты молодец, парень, с тобой даже интересно работать, – польстил он мне, – не хочешь, как закончится вся эта заварушка, поработать с нами?
– Премного благодарен, – вежливо ответил я, – но хорошего помаленьку. Итак, каков будет ваш положительный ответ?
Я услышал, как он засмеялся. Только смех почему-то раздавался сразу в оба уха. Причем в том ухе, которое было свободно от телефона, он раздавался громче. Еще не понимая, в чем дело, я повернулся и увидел перед собой улыбающегося, нет, хохочущего капитана.
– Но как… – начал я, когда что-то случилось с небом. Оно вдруг вспыхнуло ослепительным фейерверком и тяжеленным молотом обрушилось мне на голову…
Часть шестая
…Что-то неслось за мной, хрипло приказывая остановиться, но я старался не слушать незнакомый голос, от которого веяло страхом и чем-то очень неприятным. Ног я не чувствовал, но они несли меня, не разбирая дороги, которая была на удивление ровной и гладкой. Голос то приближался, то затихал, и, казалось, от этого зависела моя жизнь. Я старался не думать об этом, сосредоточив все свое внимание ногах, которых почему-то не видел. Чувств не было, лишь бег и что-то ноюще-поющее в затылке. Мне казалось, я оторвался от преследователя и даже успел испытать похожее на облегчение чувство, когда вновь услышал слова, сказанные с хрипотцой в голосе:
– Гляди, очухивается.