Смерть по-соседски

Наркоман, имени которого я так до сих пор и не знал, задумчиво смотрел на меня, не выказывая ни малейшего раздражения.

– Может, правда, отвести его, пусть посрет напоследок? – предложил Санек.

– Не знаю, – не сводя с меня глаз, проговорил «наркоман». – А что со штанами? Или расстегнем наручники?

Значит, я был в наручниках. Руки так затекли, что я даже не понимал, есть ли они вообще. Ноги были стянуты скотчем, и ходить в таком виде я тоже не мог.

– Ты старшой, тебе и решать, – ответил Санек, снимая с себя ответственность.

– Слушай, Валентин, может, скажешь, где диск-то, а мы тебя тогда на горшок отведем, сигарету дадим, а? С сигаретой-то оно лучше идет.

Тоже мне знаток прямой кишки выискался!

– Не пойдет! – отрезал я. – Я вам скажи, и не видать мне облегчения, как следующего Нового года. Сначала унитаз!

«Наркоман» вновь задумался. Газы бурлили во мне так бурно, что это было слышно даже им.

– Так, ладно, – первым не выдержал Санек, – давай отведем его. Куда он денется?

– А ты постоишь с ним, а я пока схожу посмотрю, как там наша красавица. – Наркоман поднялся и, подойдя к двери, оглянулся. – Санек, ты повнимательней с ним, а то этот хлюпик вчера…

– Я знаю, Валер, все нормально, – я наконец узнал, как зовут «наркомана», – пусть только попробует у меня что-нибудь выкинуть – в его же дерьме и утоплю.

Это было некрасиво, в смысле быть утопленным в собственном дерьме. Мое разыгравшееся воображение быстро нарисовало картину столь неприглядную, что меня снова затошнило. Еле удержавшись, я почувствовал, что очередной спазм не за горами, и почти крикнул мордатому:

– Ну, что ждешь?! Веди меня, иначе не удержу!

Санек подошел ко мне и, вынув откуда-то остро заточенный клинок, полоснул им, обрезая скотч.

– Пошли, засранец. – Определенно, Санек имел чувство юмора. Своеобразное.

Я не пошел, побежал. Перед дверью остановился на долю секунды, чтобы спросить куда, но мой конвоир уже понял и опередил меня:

– Налево, налево сворачивай.

Он был рядом, дыша мне в затылок, и нельзя сказать, чтобы его дыхание сильно отличалось от моих газов. Он держал меня за воротник куртки, направляя по узкому коридору странного помещения, которое мало напоминало тюрьму или что-нибудь из семейства застенков. Скорее, это был какой-то заброшенный завод, более или менее приспособленный для нужд банды, состоящей сплошь из работников секретных ведомств. Впрочем, я мог и ошибаться, и эти люди не состояли на государственной службе, но что-то подсказывало, что обычные бандиты люди совсем другого склада, попроще, я бы сказал.

Туалет оказался недалеко, и это было счастьем, иначе мне бы ни за что не удалось дотерпеть. Санек остановил меня перед неокрашенной дверью, ведущей к вожделенному унитазу, и, резко притянув к себе, освободил одну руку. Затем, ведя за руку как маленького ребенка, толкнул дверь, и я увидел настолько грязный унитаз, что тошнота подступила к самым глазам.

– Не золотой, конечно, но ты уж не привередничай. – Он глумился, пристегивая мою руку к не менее грязной трубе.

– Вы здесь стоя гадите? – удивлялся я, лихорадочно пытаясь свободной рукой расстегнуть новые джинсы. Петля была не разработана, и пуговица никак не хотела расстегиваться. Понимая, что сейчас услышу, я все же решился попросить:

– Санек, помоги пуговицу расстегнуть, – и, не удержавшись, добавил: – Не бойся, я никому не скажу.

Мордатый оскалился. То ли хотел укусить, то ли еще что, но передумал и, брезгливо протянув руки, помог расстегнуть штаны. Я подумал, что терять мне практически уже нечего.

– А дальше? – Дело в том, что ширинка на джинсах, которые столь любовно выбирала для меня милая девушка, тоже была на пуговицах, и именно это я имел в виду, когда спрашивал. Яростно прошипев что-то нецензурное, Санек сильно дернул джинсы, чуть не разорвав их при этом, но ширинка расстегнулась.

– Спасибо, друг, – с чувством произнес я, – трусы не надо, я как-нибудь сам.

– Заткнись и поторапливайся, здесь тебе не платный туалет, – он проверил надежность наручников и вышел за дверь, оставив ее открытой. Меня распирали отнюдь не те чувства, о которых пишут в дамских романах. Испытывая отвращение ко всему, что меня окружало, опустился на стульчак и дал волю своему естеству.

Через минуту в открытую дверь заглянула голова мордатого.

– Ну что, вонючка, закончил свое грязное дело? – спросил он, и я был вынужден вновь констатировать, что чувство юмора у этого лошадинообразного гомункулуса набирало обороты.

«Ладно, поостри напоследок», – зло подумал я, сознавая бессилие перед своей природой и этой гориллой с лошадиными зубами. Еще я подумал, что, если выберусь живым из этого переплета, обязательно найду того, по чьей милости мой живот напоминал проснувшийся вулкан, и заставлю его съесть все, что он продает в своем поганом киоске. Я был очень зол!

Санек, которому понравилось издеваться надо мной, вновь заглянул и, растянув губы в злорадной ухмылке, сочувственно поинтересовался:

– Болит, да?