Смерть по-соседски

– Не волнуйся, Кать, все нормально. Они поймут, что опоздали, и уйдут. Мы подождем немного и тоже уйдем, – голос мой, как ни странно, не дрожал.

Суета стихла так же внезапно, как и началась. Стояла такая тишина, что казалось, издай мы малейший звук, нас тут же найдут. Наверное, ни одна мышь на свете не могла похвастать, что может сидеть так же тихо, как это делали мы, дыша через раз. Радовало, что Катя держалась достойно, не впадая в истерику. Невольно сравнив ее с Кэт, я подумал, что та уже несколько раз упала бы в обморок, причем точно мне на руки. О Лене думать почему-то не хотелось. Несколько раз за утро, пока еще был на свободе, я вспоминал нашу сумасшедшую ночь, но эти воспоминания почему-то не вызывали чувств, испытанных ночью. Не было времени заняться самоанализом, но если честно, мне и не хотелось копаться в себе. Это была прекрасная ночь, но она закончилась, и все чувства остались там же, где и сама ночь, – в прошлом. По крайней мере я думал так. Не было сомнений, что если я попрошу ее о какой-нибудь услуге, например, приютить нас на сегодняшнюю ночь, Лена не откажет, но я не настолько свинья, чтобы подвергать ее такому риску. Она и так ходила по краю, приехав на встречу со мной, оказав поистине неоценимую помощь.

Мой логический аппарат набирал ход, когда шум, вновь донесшийся из коридора, отвлек меня. Удалось разобрать лишь одно слово из целой речи, произнесенной знакомым голосом Мурейко Семена Павловича. А слово, которое я понял, было нецензурным, не имеющим никакой информационной ценности. По тону его спича было понятно, что офицер секретной службы взбешен не на шутку. Никто не отвечал ему, но, скорее всего, мы просто не слышали ответа, потому что после того как он прекратил орать, мимо нашей двери вновь послышались шаги, на этот раз быстрые.

Катя схватила меня за руку и сильно стиснула ее. Хватка у девушки оказалась по-мужски крепкой.

– Они не войдут сюда? – Прошептала она, и я готов был поклясться, что она шептала тем же манером, что и ее покойный отец. Без звука, каким-то необъяснимым никакими физическими законами способом. Я только подумал, что когда-нибудь попрошу ее научить меня, как вновь послышались голоса. Самое удивительное, я даже разобрал некоторые слова. Они были неутешительны. Говорил мой добрый знакомый Семен Павлович:

– Аркадий, бегом в машину, передай третьему, чтобы подъезжал сюда, а мы пока здесь поищем! Чего встал?! Бегом, я сказал!

Он сказал еще что-то, но гулко забившееся сердце не позволило понять остаток фразы. Катя еще сильнее прижалась к моей груди.

– Они найдут нас!

Это было утверждение, а не вопрос. Я покачал головой и тихо, едва слышно прошептал:

– Ты постой тут, я посмотрю, что с окном.

Уже освоившиеся с темнотой глаза различали крупные предметы и примерные габариты комнаты. Медленно, с пятки на носок, я начал движение в сторону окна, когда услышал, как кто-то дернул ручку нашей двери, и чей-то голос произнес:

– А здесь заперто.

Это был не Мурейко. Затем наступила тишина, которая показалась смертельно опасной, и я застыл с поднятой над полом ногой, боясь издать малейший шум. Кати тоже не было слышно. Так продолжалось несколько секунд, и я подумал, что в такой позе долго не протяну. Медленно, намного медленней, чем это сделала бы самая ленивая черепаха, я стал опускать ногу, и в ту же секунду послышалось, как кто-то теребит дверную ручку.

– Посмотри там какой-нибудь ломик, – это был Мурейко.

– Не надо, я так, – кто-то ответил ему таким басом, что, невольно представив себе этого человека, я внутренне содрогнулся. Это должен был быть какой-нибудь «шкаф», против которого мои шансы стремились к абсолютному нулю. Без оружия, с полусоображающей от полученных ударов головой, ноль шансов был еще хороший процент, как бы парадоксально это ни звучало. Терять и ждать было нечего, и я в два шага оказался возле окна, где понял причину, по которой стекло не пропускало ни единого луча света. Зарешеченное стекло было окрашено в какой-то темный цвет таким толстым слоем, что на миг показалось, это было сделано еще во время Второй мировой войны, когда светомаскировка была самой надежной защитой от немецких бомбардировщиков.

Я осторожно тронул решетку, и она качнулась, с намерением оторваться от стены. Собрав силы, я медленно потянул ее на себя. Послышался шелест осыпаемой штукатурки, и пришлось остановиться, чтобы звук не выдал нас раньше времени – из рыхлой стены вполне мог вывалиться какой-нибудь здоровый кусок и тогда…

Катя оказалась рядом так неожиданно, что я не успел додумать свою мысль. Ни слова не говоря, она ухватилась за решетку, и мы вдвоем потянули это чудо человеческой мысли. Вновь послышались голоса, а следом раздался сильный удар в дверь.

– Ломай! – крикнул кто-то.

Я не разобрал, кто именно, но это было уже неважно. После очередного сильного удара мы резко дернули решетку на себя, и она оказалась вынутой из стены. Раздался еще один удар, и что-то затрещало за нами.

– Да ломай же! – Я узнал – это был голос Мурейко.