Смерть в облаках. Убийства по алфавиту. Убийство в Месопотамии. Невероятная кража. Родосский треугольник

— Сейчас… ну вот… допустим, приходит письмо. Мадам распечатывает его. Она презрительно смеется. Она говорит: «Ты хнычешь, ты распускаешь нюни, милая дамочка. Все равно тебе придется платить». Или она могла сказать мне: «Какие болваны! Какие болваны! Вообразили, что я могу ссуживать крупные суммы без надлежащей страховки. Знания — это страховка, Элиза. Знания — это власть». Она не раз говорила что-нибудь вроде этого.

— Когда клиенты мадам приходили в дом, случалось вам видеть кого-нибудь?

— Нет, мосье, — вернее, почти никогда. Они сразу поднимались к ней и, понимаете, очень часто после наступления темноты.

— Перед полетом в Англию мадам Жизель не покидала Париж?

— Она вернулась в Париж только накануне вечером.

— Где она была?

— Она на две недели уезжала в Довилль, Ле-Пинэ, Пари-Пляж и Вимеро — ее обычный сентябрьский маршрут.

— Вспомните, мадемуазель, не говорила ли она что-нибудь — что-нибудь, что, по-вашему, могло бы нам помочь?

Элиза задумалась. Затем покачала головой.

— Нет, мосье, — сказала она. — Ничего такого. Мадам была в хорошем настроении. Говорила, что дела идут хорошо. Поездка оказалась полезной. Потом она попросила меня позвонить в «Юниверсал Эрлайнз» и заказать билет в Англию на завтра. Утренний рейс был распродан, но были еще места на дневной.

— Она не говорила, зачем едет в Англию? Спешила ли она?

— О нет, мосье. Мадам ездила в Англию довольно часто. И всегда предупреждала меня накануне.

— В тот вечер приходил ли к ней кто-нибудь из клиентов?

— Кажется, был один мосье, но я не уверена. Может быть, Жорж помнит. Мне мадам ничего не говорила.

Фурнье вынул из кармана фотографии — главным образом репортерские снимки свидетелей, выходящих с предварительного дознания.

— Не узнаете ли кого-нибудь из них, мадемуазель?

Элиза внимательно их рассмотрела, потом покачала головой.

— Нет, мосье.

— Попробуем спросить Жоржа.

— Да, мосье, к сожалению, Жорж не очень хорошо видит. Увы.

Фурнье поднялся.

— Итак, мадемуазель, мы покидаем вас — если только вы совершенно уверены, что вам действительно нечего — совсем нечего — нам сообщить.

— Уверена. А что — что вы имеете в виду? — Элиза была явно встревожена.

— Что же делать. Пойдемте, мосье Пуаро. Простите, вы что-то ищете?

Пуаро действительно бродил по комнате, и как будто в поисках чего-то.

— Да, да, — ответил Пуаро. — Я ищу кое-что, но не нахожу.

— Что именно?

— Фотографии. Фотографии родственников мадам Жизели — ее семьи.

Элиза покачала головой.

— У мадам не было семьи. Она была одна как перст.

— У нее была дочь, — торопливо возразил Пуаро.

— Да, верно. Да, у нее была дочь. — Элиза вздохнула.

— Но здесь нет фотографии дочери, — настаивал Пуаро.

— Ах, мосье не понимает. Это верно, что у мадам была дочь, но это было давно, понимаете? По-моему, мадам не видела ее с самого младенчества.

— То есть как? — резко спросил Фурнье.

Элиза всплеснула руками.

— Я не знаю. Это случилось, когда мадам была молода. Я слыхала, что она была тогда хороша собой — хороша собой и бедна. Может быть, она вышла замуж; может быть, нет. Скорее всего нет. Несомненно, о ребенке так или иначе позаботились. Что до мадам, то она заболела оспой — болела очень тяжело — чуть не умерла. Когда она выздоровела, от ее красоты не осталось и следа. Больше никаких увлечений, никаких безумств. Мадам стала деловой женщиной.

— Но деньги она оставила дочери?

— Так и должно быть, — сказала Элиза. — Кому и оставлять, как не единственной своей кровиночке? Кровь не вода, а друзей у мадам не было. Всегда одна-одинешенька. Единственной ее страстью были деньги — добывать их больше и больше. Тратила она мало. К роскоши не стремилась.

— Она завещала некую сумму и вам. Вы это знаете?

— Да, мне об этом сказали. Мадам всегда была очень щедра. Помимо жалованья, она мне каждый год давала приличную сумму. Я так благодарна мадам.

— Что ж, нам пора, — сказал Фурнье. — Напоследок я бы хотел перекинуться словечком-другим со старым Жоржем.

— С вашего позволения, я нагоню вас через минуту, друг мой, — сказал Пуаро.

— Как вам угодно.

Фурнье ушел.

Пуаро еще побродил по комнате, затем сел и уставился на Элизу.

От его пристального взгляда француженке стало слегка не по себе.

— Мосье желает узнать что-то еще?

— Мадемуазель Грандье, вы знаете, кто убил вашу хозяйку? — спросил Пуаро.

— Нет, мосье. Клянусь Богом, нет.

Она произнесла это с жаром. Пуаро изучающе посмотрел на нее, затем опустил голову.

— Хорошо, — сказал он. — Я вам верю. Но одно дело — знать наверняка, другое — подозревать. У вас нет предположений — всего лишь предположений — кто мог бы это сделать?

— У меня нет никаких предположений, мосье. Я уже сказала это полицейскому агенту.

— Ему вы могли сказать одно, а мне скажите другое.

— Почему, мосье? С какой стати.

— Потому что одно дело — давать показания полиции, и совсем другое — частному лицу.

— Да, это правда, — согласилась Элиза.

На лице ее отразилась нерешительность. Казалось, она что-то обдумывала. Не сводя с нее пристального взгляда, Пуаро подался к ней: