Смерть в Раю (СИ)

Лазар часто дышал и бесстыдно толкался навстречу Александру, удерживая его голову сильной властной хваткой и не позволяя перенять инициативу. Всё окончилось очень быстро, и за миг до оргазма Бергот приказал Ромову проглотить всё до последней капли. Потом он достал из кармана джинсов кошелек, заплатил за минет и, схватив Александра за плечо, выволок за дверь, со стоявшим членом, потрясенного до крайности. С той поры у хастлера поубавилось пылу, особенно в том, что касалось визитов в комнату полицейского. Они по-прежнему без неприязни общались с Лазаром, но за тот месяц, что Бергот прожил в голубом Рае, Ромов с ним больше не спал. Да и не до того Лазару было. Опросы многочисленных свидетелей занимали всё его время. Хастлеры, работники притона, клиенты – все они много говорили, но не дали ни единой зацепки. Иногда Бергот всерьёз начинал думать, что убийца любимчика Билли Моргана – бесплотный дух, не оставляющий следов. Поиск родственников Астайле то же не радовал – документы его оказались восстановленными дважды или трижды, а настоящее ли его имя никто не знал, и Дик в поте лица ворошил счета, медицинские карты и страховки убитого.

***

Приближалось Рождество. Зима в этом году выдалась пасмурной, но совсем без снега, неуютная, промозглая и сырая. Однако это ничуть не портило горожанам праздничного настроя, и по-зимнему серые осиротевшие улочки от украшений и гирлянд постепенно превращались в радужные сказочные лабиринты, в которых особенно приятно было гулять вечером, когда множество цветных огней играючи переливались, напоминая о детстве, добрых волшебниках и чудесах. Лазар давно не верил в чудеса, с тех самых пор, когда его родители погибли во время бандитской перестрелки в универмаге, а сам он оказался в детском приюте. Ему исполнилось всего девять. В тот год Рождество для маленького раздавленного горем мальчика перестало значить вообще что-либо, особенно чудеса, и он увидел жизнь без наивной маски веселости и праздников. О, разочарование его оказалось ужасно и так же безобразно как истинное лицо жизни. Оно бьёт тем сильнее, чем меньше человек готов к нему. Порою Лазар, вспоминая тот год, думал, как странно всё бывает – вчера ты горя не ведающий ребенок, а завтра от тебя прежнего уже нет ничего. Смерть и жизнь проводят границу между вечным «до» и страшным «после»… После остается зола воспоминаний и ещё долго – боль. Выцветают фотографии, тускнеют образы, а люди, которые любили тебя вчера – теперь просто прах под двумя футами земли; они никогда не узнают каково твоё одиночество, потому что их больше нет.

Лазар брёл по улице, задумчиво разглядывая витрины магазинов. Промозглый северный ветер заставил его спрятать руки в карманы и передёрнуть плечами, и он, конечно же, замёрз, но домой идти не хотелось. Если Бергот оставался дома в Сочельник – на него наваливалась такая жуткая хандра, что он банально гасил свет и долго сидел один в темноте, слушая, как где-то на улице поют Рождественские песни и смеются обычные счастливые люди. Среди них Лазар чувствовал себя лучше – не радостно, просто лучше. Сейчас он шёл, куда глаза глядят, и ему было невыносимо жаль, что Голубой Рай закрыли на три дня и все разъехались по домам, а у кого не оказалось дома, легко нашли старых клиентов и любовников и теперь вполне неплохо проведут выходные. За такими размышлениями Бергот не заметил, как вышел к знакомому перекрестку – всего в квартале отсюда жил Стайлер. Они сблизились за последние недели – не слишком сильно как хотелось бы Оржу, но достаточно, чтобы Лазара не раздражали ежедневные визиты этого странного хастлера в его комнату. Нет, они не трахались ни за деньги, ни без них; Орж просто каждый вечер приносил стакан молока Берготу, они обменивались парой фраз на ерундовые темы, а после расходились до утра.