Смерть в Сонагачи

Лали захлопала ресницами — она унеслась в своих мыслях так далеко, думая о месте, которое раньше называла домом. Только вот теперь не могла вспомнить названия. Куда? В самом деле, куда?

— Деревня Калипур, — сказала она.

— Где это? — спросил мужчина с кислым видом, жестом призывая ее отойти в сторону.

— Панча, — поспешно сказала Лали, — в Пурулии.

Мужчина сдвинул очки на переносицу и начал печатать на машинке.

— Пятьдесят три рупии и пятьдесят пайсов, — сказал он, не глядя на нее.

Лали протянула ему банкноту в сто рупий; он вернул сдачу и вручил билет. Люди в очереди загалдели, пока крупная женщина не оттолкнула ее локтем, прогоняя от окошка.

Она убрала билет в сумочку и попыталась вспомнить, как добираться домой. Этому ее учил отец, когда она была еще ребенком, на случай, если заблудится. Название деревни, местная почта, район. Должно быть, отцу это казалось краем света, подумала Лали и попыталась воссоздать его портрет, но ничего не вышло. Отец был долговязым, насколько она могла припомнить. Всегда носил белую курту и короткие белые дхоти. Одежда пахла свежестью. А вот лицо ускользало из памяти.

В миле ходьбы от станции Калипур — таким был путь домой. Одна миля на восток. Это было очень давно. Наверняка за это время проложили более удобный маршрут, и не нужно будет топать пешком.

Она огляделась в поисках Тилу и увидела его под старой аркой с большими часами на железнодорожной станции Хора. Построенной англичанами, подумала она. Бывал ли здесь когда-нибудь ее отец? Видел ли он эту станцию? Она медленно подошла к Тилу и встала рядом с ним. Посреди суетливой толпы только они двое стояли неподвижно.

— Взяла билет? — спросил Тилу.

Лали кивнула.

— Я могу поехать с тобой, — сказал он, — если так будет легче. Ты можешь сказать, что я твой муж… или что-то в этом роде… — Он запнулся. — Им не нужна правда.

— Мне нужна, — сказала Лали тихим шепотом.

— Тогда я буду ждать. Пока ты не вернешься, — Тилу украдкой взглянул на нее. Он не знал, вернется ли она, но отчаянно надеялся, что вернется. Попытался произнести это как утверждение, но в воздухе повис вопросительный знак. — Когда ты вернешься, тебе не нужно будет идти в Сонагачи. Ты можешь остаться со мной…

Лали посмотрела на него и уже приготовилась возразить, но Тилу опередил ее мысли.

— Нет, нет, я не имею в виду… я не собираюсь… — После неловкой паузы он продолжил: — Просто приезжай и останься со мной. У меня достаточно места, и никто ни о чем не спросит. А потом, когда ты будешь готова, сможешь уйти, если захочешь. — Он посмотрел на свои истрепанные сандалии, не в силах встретиться с ней взглядом.

Лали улыбнулась, но Тилу этого не заметил.

— Посмотрим, — сказала она, — но звучит заманчиво. За все, что ты сделал… — Лали пыталась подобрать слова. Но это был чужой язык, она не знала, как выразить словами теплоту и веру.

Лицо Тилу вспыхнуло. Он поднял глаза и заметил торговца, расхаживающего по платформе с чайниками и пластиковыми чашками. Заказал две чашки чая и протянул одну Лали.

Они молча пили чай, и Тилу шумно прихлебывал. Лали ухмыльнулась — Тилу никогда не жаловал сладкий чай с молоком, и на тебе. Она огляделась вокруг и подумала о том, сколько девушек, сколько женщин, прибывающих на эту станцию, уже через неделю могут оказаться в Сонагачи.

Лали вглядывалась в каждое проходящее мимо лицо, пытаясь запечатлеть их в памяти.

— Какой все-таки странный этот город, — сказала она.

— Правда? — оживился Тилу, и Лали увидела, что его глаза сияют светом, которого раньше не было.

Он смотрел на город как на собственное творение, свой шедевр. «Мы любим всякие странности», — промелькнуло у нее в голове. Вспоминая свою убогую комнатку в Сонагачи, она поняла, что, несмотря ни на что, благодарна тому дому, ее убежищу.

И еще она знала, что будет скучать по ощущению собственной принадлежности, пусть даже и к такому месту, как Сонагачи. Родной дом тоже бывает странным.

Через несколько минут она исчезнет в кишащей толпе, сядет в поезд и отправится в другое место, а если повезет, то и в другой этап своей жизни.

А пока, в гуще потного пятичасового безумия на станции Хора, она смотрела на далекий предсумеречный горизонт и напевала себе под нос песенку.

До того…

— Мне это не нравится, я не согласна, — Мохамайя ждет на том конце трубки, пока Дипа запинается, комкает фразу.

В комнате душно, и гладкая поверхность телефона прилипает к щеке. Снаружи Амина что-то объясняет Лали. Руки взметаются в воздух, отчаянно жестикулируя, силуэты девушек четко вырисовываются на фоне меркнущего неба, на фоне раскрашенного курятника и мигающих огней.

Майя улыбается, чего Дипа никогда не увидит.

— Ты много говоришь о выборе, Дипа-ди. Когда я впервые увидела тебя на занятиях в Коллективе, ты говорила о выборе. Тогда я этого не понимала, но думаю, что понимаю теперь. Но и ты тоже должна в это верить. Я решила пойти.

— Phir bhi[73], — говорит Дипа, и Майя находит ее упрямицей, но думает об этом с нежностью. Такая уж она, Дипа-ди, никогда не уступит, будет биться до конца.