Смерть в стекле

Сын, сразу раскусив мошенницу, оглушил ее, а затем отрезал обе кисти ее воровских ручонок и обе ступни ее подлых ног. И заспиртовал их в сосуде. Очнувшись, мошенница осознала, что у нее нет кистей и стоп. Она посмотрела вверх: они были на столе. В закупоренном стеклянном сосуде, куда их только что поместили: ладошки взмахивают, пальчики на ногах мило растопырены. Она попыталась доковылять до двери на обрубках ног, но сын хирурга снова ее оглушил, и, когда она очнулась, ног у нее уже вовсе не было. Она смотрела на них с того места, где лежала на полу: ровно отрезанные по самые ягодицы, они изящно стояли вместе в растворе. В сосуде рядом с тем, где теперь хранились ее кисти и стопы! Она попыталась подтащиться к двери на локтях. Далеко она не уползла. Сын хирурга снова оглушил ее. На этот раз она осталась без рук (разумеется, они тоже были в сосуде: аккуратно сложенные, плавали в растворе!), и с нее содрали кожу, из которой сын хирурга сделал блокнот. Теперь он сидел за письменным столом отца и что-то в нем писал.

А мошенница – окровавленный кусок мяса – лежала на полу и выла отсутствующими губами, глядя на сына хирурга двумя жуткими глазными яблоками без век. Пока сын хирурга не положил конец ее страданиям, выстрелив из пистолета ей в висок.

– Видишь, – сказал Брайди Гидеон в завершение своей притчи, – для мошенницы все это не очень хорошо закончилось.

Брайди выросла под столом в трактире, играя с трактирной кошкой, и слышала истории и пострашнее. Она расхохоталась бы в лицо Гидеону, если бы не выражение его глаз.

Его взгляд говорил, что он отвечает за каждое свое слово. Будь его воля, он прямо сейчас вспорол бы ее. Его рукам не терпелось исполосовать ее ножом, глаза жаждали увидеть ее нутро, органы, кишки, хрящи. Ноздри зудели, мечтая ощутить запах ее кожи, волос, крови.

Он наклонился к самому ее уху и тихо выдохнул:

– Убирайся из моего дома.

* * *

Брайди назвала щенка Прутиком. У него были блестящие глазки, черная бархатная шубка, мягкий носик и крошечные цепкие зубки. Две недели, пренебрегая своими обязанностями, она играла с ним на газоне. А доктор Имс, наблюдая за ней, слушая смех, глядя на ее сияющее радостью личико, думал, что перед ним Брайди, какой он никогда ее не видел: Брайди-ребенок.

Потом Прутик исчез.

А спустя два дня, когда доктор был в отъезде, вернулся.

В мокром мешке, подброшенном в детскую.

Брайди сразу все поняла, едва открыла в комнату дверь. Поняла по запаху.

Она развязала мешок. В нем лежал ее песик – освежеванный и разделанный, как кролик для жаркого. Из ободранного черепа торчали два остекленевших глаза. Молочные клыки были оскалены в последнем рыке.

* * *

Элайза помогла Брайди похоронить Прутика под розовым кустом. Потом привлекла девочку к себе на грудь и стала гладить ее по голове, пока Брайди пересказывала ей историю о помощнице вора и сыне хирурга, сочиненную Гидеоном. Когда Брайди посмотрела на Элайзу, ореховые глаза экономки пылали гневом, а сама она была бледна как полотно.

– Держись от него подальше, – сказала Элайза. – А я постараюсь тебя защитить.

13

Сентябрь 1863 г.