Смерть в театре

В детстве Шанс меньше всего задумывался над собственным именем, однако позднее шутки к насмешки товарищей по школе и университету заставили его призадуматься. Сделав головокружительную карьеру на Уолл-стрит, он совсем было решил отказаться от своего имени. Однако вскоре Шанс Темнеет переключился на театральное поприще, и тут его имя пришлось весьма кстати. «Шанс Темпест» запоминалось, и уже одно это служило рекламой театру.

К сожалению, Шанс Темпест не имел прекрасного греческого профиля отца. Чертами лица, а особенно носом, он сильно напоминал мать, только выглядел несколько грубее и мужественнее. Волосы были рыжими, а вся физиономия усыпана веснушками. Но от матери он унаследовал великодушие и отзывчивость, в нем не было ничего от утомляющего честолюбия Великого Брайена. На Бродвее его считали счастливчиком. Но длительный перечень его успехов в качестве директора театра нельзя объяснить одним только «везением». Ему помогало особое чутье и обостренное понимание того, что нужно для сцены. Шанс Темпест знал, что драма и правда жизни неразделимы, но что на сцене реальность должна все же казаться привлекательной, что эффектные, красочные мизансцены должны соответствовать требованиям хорошего вкуса и что любое ремесло, не говоря уже об искусстве,- это прежде всего напряженная работа. Говорили, что все происходящее у Шанса Темпесга оплачивалось золотом, но дело заключалось в том, что он предъявлял к драматургам такие требования, столько раз заставлял их переделывать и подправлять пьесы, что порой у несчастных возникало непреодолимое желание покончить счеты с жизнью, лишь бы избежать продолжение пытки.

— Черт возьми, кем воображает себя этот Шанс Темнеет? На каком основании он учит, как писать'? — возмущались и сетовали все без исключения драматурги.

Эта фраза в том или ином варианте постоянно повторялись во время репетиций пьесы. Но когда появлялись критики, актеры и драматург теснились вокруг своего директора, забыв о пережитых неприятностях, а он им улыбался с ирландским очарованием Шерри Шанс и говорил:

— Ну, а теперь отдыхайте и веселитесь!

Его любили от всего сердца... до постановки новой пьесы.

Зрительный зал и сцена театра «Темпест» вызывали восхищение. Их сравнивали разве что с великолепием театра «Сейнт-Фонтан», находившегося по соседству.

Квартира Шанса Темпеста — современная, удобная, даже с кондиционированным воздухом — была отделана с большим вкусом. Ничто в ней не говорило, что это жилище импрессарио. Книги и картины могли вызвать острую зависть у коллекционера. Прекрасный радиоприемник переносился из одной комнаты в другую без дополнительной настройки. Но вы бы не нашли здесь ничего «от театра», ни одной самой маленькой безделушки, которую бы Шанс Темпест привез из своих многочисленных турне за те двадцать семь лет, которые он посвятил сцене.

Особенной была и контора Темпеста. В ней ничего не изменилось с 1920 года, когда владельцем театра был некто Дейв Гоулдбек, если не считать установки кондиционеров. Стены по-прежнему обиты панелями орехового дерева. Фотографии и афиши на стенах были, конечно, иными, чем при Гоулдбеке, но очень похожи на те. Главное место нанимали изображения Брайена Темпеста во всех его наиболее удачных ролях. Вокруг располагались фотографии знаменитых актеров того времени Мод Адамс и Уильяма Джиллета. Имелись и кое-какие кадры из немых фильмов, в которых имя Брайена Темпеста стояло в одном ряду с именами Дугласа Фэрбенкса, Гарольда Ллойда, Чарли Чаплина или Глории Свенсон.

В конце комнаты, против письменного стола Шанса Темнеста, возвышалась рама, поставленная на пол. Сначала она обрамляла портрет Брайена Темпеста во весь рост в роли графа Рочестера в спектакле «Джен Эйр». Потом Шанс превратил ее в «раму почета»: пока шла новая пьеса, в ней красовался портрет ведущего актера или актрисы данного спектакля. В промежутках между постановками Брайен Темпест снова занимал свое законное место и смотрел оттуда на сына глазами героя романтического и мрачноватого мира Шарлотты Бронте.

За свою карьеру Шансу Темпесту неоднократно доводилось ставить пьесы, в которых по ходу действия совершалось преступление.

Но вот однажды, в жаркий августовский день 1958 года, он стал участником самого настоящего убийства. Впрочем, тогда он этого еще не знал, потому что в то время никто еще не погиб, но истоки преступления надо искать именно в том дне.

В тот день в «раму почета» был вставлен новый портрет — портрет Люси Тауэрс. Тогда она еще не была звездой, но все понимали, что ей суждено стать «первой леди театра».

Глава II

В то августовское утро Шанс Темпест на небольшом лифте, который связывал его квартиру с конторой, спустился вниз к семи часам. Нормальное время для человека, который закончил репетицию уже в первом часу ночи и после этого не менее часа вместе с автором вносил изменения в сценарий.