Смерть в театре

— Но все-таки я был прав насчет подтасовки улик,— продолжал он.— Они были подтасованы Марком. Но удивительнее всего, что Марк, желая оболгать миссис Ксавье, по чистой случайности бессознательно указал нам настоящего убийцу. Понимаешь ли ты всю страшную иронию этого? Надеть петлю на шею преступницы, думая, что она невинна! Да, да, он, конечно, считал близнецов виновными, когда подменял карту, я убежден в этом. Позднее, вероятно, он угадал правду. Помнишь тот день, когда он пытался проникнуть в комнату миссис Ксавье? Он понял по ее поведению, когда она призналась в преступлении, что он случайно обвинил того, кого надо, и хотел запутать ее окончательно, подделав еще более изобличающие доказательства. Теперь мы никогда не узнаем всей правды. Это она вложила валет бубен в руку Марка, предварительно отравив его. Он не мог сам сделать этого, я никогда не верил в то, что умирающий человек мог... хотел...

Он остановился, опустив голову.

Затем посмотрел на всех, пытаясь улыбнуться. Смит застыл в столбняке, а миссис Уири металась на груде угля, издавая жалобные стоны.

— Ну,— сказал Эллери,— я высказал все. Теперь, я полагаю...

Он вдруг замолчал и все сразу вскочили на ноги, лепеча как дети.

— Что это было сейчас? Что это?

Это был вибрирующий грохот, звук которого потряс дом до основания и отдался слабым эхом в горах.

Инспектор в три прыжка взлетел по .лестнице, рывком открыл дверь и, загораживая рукой лицо от огня, выглянул за дверь, затем посмотрел наверх.

Он увидел небо — верхние этажи дома давно уже сгорели и рухнули —  и перевел глаза вниз. У его ног происходило нечто странное: в пол коридора вонзались миллионы кипящих маленьких стрел. От их острых кончиков исходило ровное шипение. Облака пара, рассеивающегося быстрее, чем клубы дыма, поднимались вокруг. Он закрыл дверь, начав медленно спускаться с лестницы, как будто на каждой ступеньке произносил молитву благодарения Богу. Лица находившихся внизу были белее бумаги, глаза — полны слез.

— Что это? — прошептал чуть слышно Эллери.

Инспектор ответил надломленным голосом:

— Чудо. Идет дождь.

Хью Пентикост

Смерть в театре 

Ч А С Т Ь  П Е Р В А Я

Глава I 

Мистер Шанс Темпест открыл дверь своей конторы.

Его квартира находилась этажом выше, в том же доме номер сорок семь по Западной улице, сразу за Бродвеем. Театр «Темпест» занимал первый этаж здания.

Отец Шанса Темпеста — Брайен Темпест, кумир времен романтического театра и немого кино — перевернулся бы в гробу, доведись ему увидеть сегодняшний Бродвей.

Магазины с пышными витринами и модные рестораны давно уже уступили место специализированным универмагам, где продавалось все, начиная от так называемых научных работ до вульгарнейших открыток, галантерейным лавкам без претензий и безвкусным стендам, рекламировавшим фруктовые соки, колбасные изделия, кукольные театры и базары.

Половина театров, гремевших во времена Брайена Темпеста, исчезла. Оставшиеся либо стали второразрядными кинотеатрами, либо занимались распространением стереокартинок, которые, если следовать официальной версии, несли культуру в американские семьи, но на самом деле рекламировали лекарства от запоров, ароматические средства и автомобили, по габаритам соперничающие разве что с пульмановскими вагонами.

К счастью, Брайен Темпест уже умер и не мог видеть все это безобразие.

Отправляясь в Европу на борту «Королевы Виктории» как раз перед второй мировой войной, Темпест решил доказать одной молодой особе, которой не следовало бы с ним путешествовать, что он легко может затмить славу Дугласа Фэрбенкса, выступив как Фэр-бенкс-старший: Брайен держал пари, что пройдет по натянутому над верхней палубой пакетбота канату. Представление началось в два часа ночи, когда мистер Темпест ощущал сильное воздействие двух выпитых бутылок ирландского виски. Иными словами, был вдребезги пьян. Что и помешало ему выиграть пари. По этому поводу ходило множество разных слухов. Одни утверждали, что он исследует Атлантиду, а другие держали пари, что он познакомился с директором какого-то театра, который согласился поставить «Гамлета», и Брайен уже побил рекорд некоего Барримора из театра на Бродвее, который сумел сто раз показать нью-йоркцам знаменитую трагедию Шекспира.

Шанс Темпест был сыном этого самого «чародея Брайена» и мисс Шерри Шанс, ирландской субретки с курносым носиком. Он не обладал ни драматическим талантом отца, ни звонким голосом матери и потому не мог подняться на подмостки сцены.

Но в двадцать лет — в том возрасте, который принято называть «порой надежд» и когда многие крупные финансисты с Уолл-стрит выбрасывались из окон своих контор,— Шанс ухитрился сколотить приличное состояние, играя на бирже.

Последнюю пьесу Брайена Темпеста поставил его сын на Бродвее' в театре «Темпест».

Но мало кто знал, что в действительности Брайена Темпеста звали Уильямом Хоггсоном. Для сцены он взял более звучное имя, соответствующее духу времени, а когда у него родился сын, Брайен совершенно сознательно окрестил его Шансом Темпестом — в честь отца и матери.