Смерть за добрые дела

Следствие собиралось выходить в суд с ходатайством о заключении журналиста под стражу.

Судебно-медицинские эксперты определили предварительное время смерти Марты – между восьмью и одиннадцатью утра. Журналист, как свидетельствовали очевидцы, в Пореченское явился позже – примерно в половине первого дня. Машину оставил в близлежащей деревне, на территорию проник через дыру в заборе. В начале второго беседовал с рабочими и вроде как только потом отправился к дому Асташиной.

Однако домашняя система видеонаблюдения в особняке оказалась выключена. Камеры не работали с восьми утра. Поэтому следствие предполагало: подозреваемый мог на самом деле оказаться в поселке раньше. А последующий приезд вскоре после полудня и демонстративный проход по улице стали отвлекающим маневром.

Тем более сам Полуянов не отрицал: во двор особняка он проник незваным гостем, через забор. Дверь в дом, по его словам, оказалась отперта. На вопрос, зачем ему понадобилась Марта, отвечать не желал.

Первым делом Селиванов запросил данные о передвижениях Полуянова со столичных уличных камер. Следствие прилагало все силы, чтобы расколоть подозреваемого по горячим следам, и, разумеется, этого не сделало.

А пока ждал информацию, решил поработать с личностью погибшей. Имя-фамилия ему ни о чем не говорили. Но лицо – что живое, что мертвое – почему-то казалось Селиванову смутно знакомым.

Он насыпал в стакан три ложки растворимого кофе. Залил кипятком. Вдыхал ароматный пар, вспоминал. Думал.

Лишь когда сделал первый глоток, обжегся, чертыхнулся – осенило.

Бросился к компьютеру. Ввел служебный пароль, потом следующий: папку с агентурными донесениями он защитил дополнительно.

И уже через минуту рассматривал размытое, сфотканное скрытой камерой лицо.

То была женщина, чрезвычайно похожая на Марту. Она фигурировала в сообщении от давнего негласного помощника, проходившего под кличкой Авиценна. Фото было подписано: «Моя заказчица».

* * *

Марина росла в бедности, без отца. Когда девочке исполнилось десять, мама решила все изменить. Бросила родной, тихо умирающий поселок, где даже школы не осталась, перебралась в Москву. Устроилась уборщицей в гимназию. Получила служебную квартиру и подсобку под лестницей на работе. Маринка, если не высыпалась, любила туда прокрасться и вздремнуть урок-другой.

Учиться девочка искренне старалась. Но хотя всегда честно делала домашку, в классе не блистала. Профильный предмет – английский – вообще с трудом вытягивала на троечку. Тяжело ей оказалось тягаться с детьми дипломатов, кто с рождения в стране языка или при репетиторах. Одноклассники открыто не притесняли, но с первого дня дали понять: место у дочки уборщицы (бедной, не шибко умной и некрасивой) – строго в последних рядах.

Поддерживал ее только Толик. Он, пусть москвич, в гимназии тоже обретался на вторых ролях. Джинсы из «Детского мира» и скромный нрав здесь категорически не котировались.

Маринка и Толик сидели за одной партой. Рядышком обедали в столовке. После уроков резались в «дурачка» на продавленном диванчике подсобки под лестницей. Одноклассники презрительно кликали их «подвальными крысками». А Толик уже лет с тринадцати начал робко мечтать, как они – по-прежнему вместе – окончат школу. Поступят в один институт. Поженятся. Заведут детишек.

После восьмого класса мама Марины решила взять на лето подработку и вместе с дочкой на три месяца уехала к морю – мыть полы в санатории. Девочку не притесняла: та целыми днями валялась на пляже, совершала набеги на плантации черешни, а к концу лета обнаглела настолько, что обрезала косы и покрасила в платиновый блонд. За привольные месяцы на море Маринка вытянулась, загорела. Майки, в начале каникул просторные, теперь вызывающе обтягивали грудь, и мать впервые купила ей бюстгальтер.

Непримечательное прежде лицо тоже заиграло новыми красками. Глаза заблестели, губы налились соком. Старичок-вахтер, что помогал нести вещи, когда заселялись и при отъезде, сказал матери:

– А твой гадкий утенок за лето в лебедя превратился.

– Вижу, – вздохнула та. – Не было б беды.

И всю обратную дорогу, под тряску плацкартного вагона, нудила, что теперь надо себя «особенно беречь».

Маринка не понимала, что она имеет в виду, ровно до момента, как первого сентября явилась на школьную линейку с букетом астр. И Юрик, самый модный парень в классе, решительно оттеснив верного Анатолия, встал рядом с ней. Другие ребята тоже засуетились: сын дипломата Гера в тот же день позвал ее в кино на закрытый показ, Андрюха – поучаствовать в вечеринке на «чистом флэту».

Девочка от своей неожиданной популярности слегка опешила. На «флэт» идти не решилась, фильм на закрытом показе толком не посмотрела: весь сеанс сбрасывала с колен назойливую руку одноклассника. И уже на следующий день покинула блатную последнюю парту пижона Юрика. Вернулась к Анатолию – на непрестижную первую, сказала верному другу:

– Я останусь с тобой.

Покинутый было одноклассник (вчера весь день ходил с опрокинутым лицом) просиял.