Смуглая дама из Белоруссии

Поднятые им по тревоге бронкские полицейские начальники ничего поделать не смогли. Дарси уже арестовали. Он томился в манхэттенском уголовном суде, словно человек в железной маске. На слушание дела прибыли полсотни демократов, жители Бронкса выплатили за Дарси залог и на руках вынесли его из здания суда, скандируя: «Том Дьюи, руки прочь от нашего князя».

Мистер Лайонс хотел было объявить в Бронксе в его честь выходной, но стоматолог его отговорил.

— Не надо привлекать лишнего внимания.

Серебряные усы его уже не слишком-то серебрились. Видать, в Манхэттене он намерзся: все время грел руки в карманах. Дьюи предъявил ему обвинения в мошенничестве и спекуляциях на черном рынке. Для сбора средств в фонд защиты Дарси мистер Лайонс организовал прием в «Конкорс-плаза». Собрались начальники полиции Бронкса и все политики, только Начальник Флинн не пришел. И от Рузвельта телеграммы не было. В войне Тома Дьюи с Бронксом Белый дом неожиданно проявил нейтралитет.

Мистер Лайонс пригласил на вечер певца. Гилберт Роговин приехал прямиком из Оперы Цинциннати. С тех пор как я его видел, он сильно растолстел. Ни одной из синагогальных песен он петь не стал. Он пел арии из «Дон Жуана». И глаз не сводил с Фейгеле. На ней было платье, красное, как знамя победы. Когда Роговин перешел к «Севильскому цирюльнику», его уже била дрожь. Он сунул мне в руку десятку.

— Передай Фейгеле: мой номер на третьем этаже. Я умру, если она не придет.

Деньги я взял, а передавать ничего не стал. Он выпил полбутылки виски и обмяк в кресле — из-за толстого слоя грима на лице он походил на уставшего клоуна.

А Дарси все ждал звонка от шефа — буквально пару слов, и тогда он взбодрится и будет бороться дальше. Но Начальник Флинн так и не позвонил. И тогда Дарси отмочил глупую штуку. Нарушил условия, при которых его освободили под залог. Покидать пределы Бронкса он мог только с разрешения спецпрокурора. Они надеялись, что этим свяжут Дарси руки, загонят его в угол. Но он рванул в Джерси-Сити, к одной шлюхе, и обналичил там вексель, а сыщики Дьюи его выследили и заграбастали в «Гробницу»[87]. Это было не вполне законно, но, видимо, кто-то дал им отмашку пересечь Гудзон и выволочь Дарси прямо из любимого борделя. Он мог бы снова отпроситься под залог, но предпочел гнить в тюряге. Князь Гранд-Конкорса был готов жить за решеткой, лишь бы не видеть, как налетчики Тома Дьюи хозяйничают в Бронксе, а Начальник Флинн спускает им все с рук.

Мы ходили к Дарси в «Гробницу». Это было манхэттенское исправительное учреждение для особо опасных преступников. Куда ни глянь — одни бандюги. «Гробница» походила на огромный, заброшенный буксир, затонувший на суше. Окон там я не видел, но даже если бы они и были, Дарси все равно недоставало бы чудесного зимнего света, струящегося перед закатом с крыш Конкорса. У него была отдельная камера, с креслом, радио и небольшим электрическим кофейником — все это, как сказал Дарси, входило в стандартный набор для «политических заключенных». Мама испекла для него русский кофейный тортик, и стоматолог, закрыв глаза, смаковал горький шоколад.

— Волшебно, — сказал он, и я чуть не заплакал, видя, что Дарси, самый элегантный человек в Бронксе, теперь вынужден носить ветхую серую робу, как рецидивист.

И ему уже было не позвать своего портного, «Фьюермана и Маркса», чтобы заказать ему арестантскую одежду по мерке. И не подровнять здесь, в камере, усы; все лицо у него заросло серебристой щетиной. И все же русский торт его приободрил.

Он заглянул Фейгеле в глаза:

— Лайонс продолжает тебе платить? Хоть игр пока нет, за тобой сохраняется прежняя ставка.

Но какие тут выплаты? Активы Дарси, явные и неявные, исчезли вместе с сотней обувных коробок и стоматологическим креслом.

— Обожаю вас, — сказал он и пожал мне руку, а Фейгеле улыбнулся; в зубах его застряли шоколадные крошки.

— Малыш, — сказал он, — я пошлю тебя в юридический институт… Нам нужен такой адвокат, как ты. Президент от нас отвернулся. Ради этого парня из Белого дома я пятнадцать лет сворачивал людям шеи. Когда он пробивался в губернаторы, мы подтасовывали для него голоса. Мистер Фрэнк не выиграл бы без Сиракуз — раз так, вот вам Сиракузы, в бочонке с кровью… Малыш, ты пойдешь учиться на адвоката?

— Обещаю.

— Тогда все в порядке, — сказал Дарси. — Теперь, когда я знаю, что у нас есть будущее, я могу спать спокойно.

Но будущего у стоматолога не оказалось. Он умер от инфаркта в своей камере. Ему был сорок один год, как и Тому Дьюи. Мистер Лайонс создал фонд — собрать деньги ему на похороны. Дарси хотел лежать рядом с Германом Мелвиллом на бронкском кладбище «Вудлон». Мистер Лайонс всколыхнулся. Кто такой этот Мелвилл?

— Мистер Лайонс, — сказал я, — наверное, это как-то связано с Чеховым. Дарси любил Чехова.

— А кто такой Чехов?

— Писатель.

— Что ж ты молчал?