Сначала исчезли пчёлы…

— Да, где придётся, — без тени смущения отвечал бородач. — Смотря, какие дела. Самые важные — на площади, — махнул он в сторону, где, очевидно, располагалась та самая площадь, — а остальные — в зависимости от того где эти дела решаться должны…

— В смысле? — не понял Сергей.

— Ну, как, — усмехнулся Леший, — вот, если с канализацией проблемы, где решают проблему?

— Как где? — удивился Серёга. — Сначала в администрации или правительстве, потом дают указание…

— А у нас нет правительства! — звонко шлёпнул ладонью о ладонь здоровяк. — Мы сами себе правительство! Сами принимаем решение, сами делаем. У нас нет тех, кто только решает, что и где нужно делать. У нас все делают. Да, вы и сами скоро всё поймёте…

Мы завернули за угол и почувствовали запах краски. Пройдя метров двадцать, оказались возле металлического ангара, который старательно выкрашивали в серый цвет двое мужчин — один молодой, второй постарше. Наверное, второй годился первому, даже не в отцы, а в деды. Последние шагов двадцать шли молча. Леший без предупреждения остановился, и я едва не влетел в его спину.

— Ну, и? — спрашиваю снизу вверх. — Куда дальше?

— Никуда, — пожимает здоровяк плечами, развернувшись к нам.

— Ты же говорил, что староста нас звал! — чуть возмутился Серёга.

— А я и звал! — раздаётся из-за спины Лешего.

Приглядываемся и, к своему изумлению, с трудом узнаём, в человеке, в измазанной краской робе, того самого Иваныча, станичного старосту, который пользуется непререкаемыми авторитетом.

— Я же говорил, — улыбается Серёге Леший, — у нас не распоряжаются. У нас делают…

По лицу Иваныча видно, что он чуть смущается. Пытается почесать лицо рукавом и размазывает по щеке пятнышко серой краски, превращая его в дугу, толстую и отчетливую вначале и истончающуюся и светлеющую, становящуюся почти прозрачной, к концу.

— Олежа, — чуть виновато обращается он к молодому напарнику, — сам закончишь? Мне с гостями поговорить надо. Хорошо?

— Да, без вопросов, — учтивым тоном отвечает парень, лишь на миг оторвавшись от своего занятия, чтобы кивнуть старосте.

— Вот и славно, — скорее себе самому, чем кому-то конкретному, довольно бурчит Иваныч, кивает нам, призывая следовать за ним, и начинает медленно вышагивать в сторону главной улицы, то есть туда, откуда мы, собственно свернули.

Выстраиваемся по обе стороны от Иваныча. Леший же предпочёл следовать чуть сзади, очевидно для того, чтобы формально соблюсти интимность нашего разговора, но, в тоже время, всё слышать и в случае необходимости вступить в диалог.

— Спиридон рассказал мне о вас, — спустя небольшую паузу, начал Иваныч. — О том, откуда пришли к нему в барак, о том, как всё случилось, там, на хуторе, — кивнул он на Юго-Запад, туда, где остался тлеющий остов прибежища несчастных, для которых не было иного места в этой жизни. — Жалко Женю.

— Вы знали его? — искренне удивляюсь.

— Да, знал. Не так, чтобы близко. Пару раз пересекались. Хороший, открытый парень. Таких всё меньше с каждым годом. Вы, — наконец поднял он глаза и взглянул, сначала на меня с отцом, потом на Сергея с Лёшей, — тоже, как я понял, ребята хорошие. Там, на хуторе, Спиридона не бросили. Могли бы просто уйти. Ан, нет. Целую войну затеяли… — чуть усмехнулся он. — Даром, что бессмысленно.

— Это почему ещё «бессмысленно»? — немного картинно возмутился Серёга.

— Ну, а чего вы добились? — развёл руки Иваныч. — Барак-то сожгли. Люди погибли… Пустое это всё.

— Такое уж и пустое! — не соглашаюсь со стариком. — Это же отморозки. Отдали бы генератор и горючее — через неделю пришли бы ещё за чем-нибудь. Таким, если есть возможность, надо сразу давать отпор. Жаль только, не всегда получается.

— Ты, конечно, по-своему, прав, — согласно кивнул староста, — но, не всё так однозначно. Насилие, оно, знаешь, только ещё большее насилие порождает.

— А вы тут прям буддисты все?! — внезапно встрял в разговор Лёша. — То-то у вас и детей убивают…

Идущий сзади Леший чуть с опозданием ткнул юношу пальцем под рёбра. Однако, основную свою мысль, тот уже успел озвучить. Старик вмиг заметно помрачнел. Лёшин язык опередил мозг и выдал то, о чём, очевидно, старик и так думал, в минуты, когда его разум был свободен от повседневности. Личное всегда меняет взгляд на любые общие парадигмы…

— Не «буддисты», — сдержанно крякнул старик. — Теперь уже нет… Знаете ли, молодые люди, почему в современном обществе — том, откуда вы сбежали, так много несправедливости?

У каждого есть свой ответ на этот вопрос, но общего мнения никто не озвучивает. Ответом служит чуть тревожное молчание.