Сначала исчезли пчёлы…

Наверное, так и было бы. А может, и нет… Кто знает. Неиспользованные шансы всегда оставляют после себя вопросы, на которые практика уже никогда не даст однозначного ответа. Все старшие классы я вздыхал по любимице нашего классного руководителя — Верочке. Казалось, её коротенькая, в разумных пределах, юбочка таит под собой все удовольствия этого мира. Это сейчас я знаю точно, что ничего кроме тугой щёлочки, коих вокруг тысячи, там не было. Но тогда, все её впадинки и выпуклости манили меня, словно наркодилер конченого торчка. Любил ли я её? Наверное, нет. Полюбить человека можно, лишь узнав, каков он там — глубоко внутри. А к Верочке была, скорее, физическая тяга, которая, в силу гормональной химии, самостоятельно ставившей надо мной бесчеловечные эксперименты, выросла в настоящую эмоциональную зависимость.

Я старался быть рядом, но, по возможности, незаметным. Просто, чтобы она была в поле моего зрения. В этом были и свои негативные нюансы. Например, когда к ней подкатывали парни, посмелее меня, ревность и обида просто разрывали разум. Однажды, я просто подкараулил и избил очередного ухажёра. Он так и не понял за что, зато мне полегчало. Это было подло и эгоистично. Но, по-другому я тогда не мог. Просто бы умер. Умер от любви…

И вот в девятнадцать лет, уже будучи студентом, столкнулся с ней на дне рождения одного моего знакомого. И тогда я удивился — насколько всё просто. Поговорили, вспомнили школу, выпили, опять поговорили, снова выпили, потом ещё. Потом рассказал о своих детских чувствах — посмеялись, выпили. И всё! Встреча взглядом, шаг навстречу, поцелуй… Я трахал её всю ночь. Три заначеных презерватива кончились, пришлось стрелять у оставшихся ночевать гостей. Все были недовольны тем, что их будили, но, узнав о причине беспокойства, сонно показывали большой палец и, если лишняя резинка была, помогали в насущной проблеме.

Как ни странно, те самые детские чувства проснулись во мне не тогда, когда я наконец получил желанное, а когда проснулся, рядом с моей школьной любовью. Тогда показалось, что это судьба. Я смотрел на неё, пока она спала, и уже прикидывал план на неделю — куда сходим, что будем кушать, о чём говорить… Я был счастлив. По-настоящему. Счастлив новому дню!

А потом она проснулась. Окинула комнату сонным хмельным взглядом, залпом выпила недопитое вино, простоявшее в бокале на тумбочке всю ночь, сказала хриплое «Привет». И всё! Оделась и пошла домой. Ей не было дела до моих фантазий! Ей вообще не было до меня дела. Она просто нажралась и ей захотелось насадить предмет моего школьного вожделения на член потвёрже! И, я подозреваю, ей было, откровенно, наплевать — мой бы это был член или чей-то ещё. Тогда я понял, что зря радовался новому дню. Прекрасным он был так недолго.

Но сейчас рядом со мной нет полупьяной девицы, по которой я сох в подростковом возрасте. Рядом лишь отец, да друг детства. Тоже спят. Но они-то, ведь, не станут, как проснутся, портить мне такой хороший день? Они, ведь, не бабы! Так, что — это утро, определённо, должно стать началом чего-то нового. Оно просто обязано им стать! Ведь этот день начался в новом доме — месте, дорога к которому собрала слишком большую дань для того, чтобы привести нас не по адресу. Наш адрес прост, она не могла ошибиться. Наш адрес — «Новая жизнь».

— Ты чего? — слышу негромкий голос Сергея, лежащего на старой кушетке, в двух метрах от разложенного дивана, на котором расположились мы с отцом.

— Чего — «чего»? — не понимая о чём это он, открываю, наконец, глаза.

— Губами шевелишь, — поясняет он. — Молишься, что ли? — чуть усмехнулся он.

— Да, иди ты! — вяло отмахиваюсь, только сейчас понимая, что думал почти вслух.

— Я бы пошёл, да некуда, — не стал молчать Серёга.

— Знаешь, я Верочку вспомнил, ни с того, ни с сего… — вдруг признался я.

— А-а, — понимающе мычит товарищ, — да, Верочка хороша была. Жопка у неё что надо…

— Была… — уточняю я.

— А сейчас?

— Разжирела.

— Откуда знаешь?

— Соцсети.

— Ясно, — хмыкает он и кутается в коричневое покрывало, коим была укрыта кушетка и, за многие годы царящей в доме пустоты, уже забывшая тепло человеческого тела. — Это ты её вспомнил, потому что у тебя давно бабы не было. Я вот тоже вспоминаю…

— Верочку?

— Нет. Хотя, можно и Верочку повспоминать. Хотя, у тебя-то воспоминания поярче будут. Ты её хоть после школы трахнул. А мне она так и не дала…

— А ты тоже за ней бегал, что ли?

— Ну, было дело. Чуть-чуть…

— Ты же знал, что я по ней сох!

— Ну, знал. А вот члену моему было до этих знаний, как до квантовой физики. А-а, — махнул он рукой, — все равно продинамила. Чего уж вспоминать…

— И то верно, — соглашаюсь, прикинув, что дуться из-за возможных детских обид — более чем глупо. — А ты про физику чего вспомнил?

— Я? Про физику?

— Ну, в метафоре своей.

— Не знаю.

— А я, кажется, знаю. Помнишь, какая она была?

— А, ты про физичку? Да, зачётная. Сколько ей тогда было? Лет тридцать?

— Двадцать семь, — блещу своей памятью, внезапно выдавшей точную цифру.

— Да, самый сок…