Сначала исчезли пчёлы…

— А я не спешу! — хрипит бандит. — Да, ладно, расслабься. Чего это ты, вдруг, решил звякнуть? Случилось что? Помощь нужна? — проявил он участие, однако, в его шипящем тихом голосе была слышна явная издёвка.

— Случилось, — Иваныч пропустил мимо ушей неприятные нотки. — Молодцов твоих положили.

— Куда положили?

— Мёртвые они.

— Да? Чего это? — невозмутимо интересуется Астматик.

— Набарогозили молодцы твои — убили их.

— Кто убил?

— Какая разница?

— Ну, ты ведь знаешь кто, правильно?

— Ещё раз повторяю — какая разница?

— Короче, — устало констатирует Астматик, — это не телефонный разговор. Через час у шлагбаума.

Это было последнее, что прозвучало из динамика шипящим голосом бандита, прежде чем пошли короткие гудки.

— Ну, что? — окинул нас взглядом Иваныч. — Через час — вторая часть. Сиквел, так сказать…

* * *

Пыль, солнцепёк, ожидание… Тягучее такое, вязкое, муторное. От волнения немного подташнивает. Не люблю ждать. Особенно, когда до конца не понимаешь, чего именно ждёшь. С детства не любил. Не любил, когда задания к экзаменам были заранее неизвестны. Понимал, что так принято, но не принимал. Не любил ждать результатов. Не любил, когда было неясно приедет отец ночевать домой или останется в области, доснимать материал вторым днём. Мама тоже не любила. Может, поэтому и уехала… Может там, в Люксембурге, меньше неопределённости? А может, там просто меньше людей, которые эту самую неопределённость создают…

У меня же таких людей прибавилось многократно. Уже нет преподавателей, что вскрывают конверты с неведомыми заданиями. Отец уж давно не окунается с головой в работу, забывая о тех, кто ждал, а потом и ждать перестал… И, конечно, уж давно испарились монстры из ночных кошмаров, не дававших детскому сердечку биться ровно, бестрепетно, спокойно, в одном определённом ритме. Определённом…

А может в определённости и есть главная ловушка для нашего сознания? Может, мы только думаем, что хотим этого? Ведь, определённость от рождения до гроба — это там, в городе. Ты рождаешься, учишься быть определённым человеком. Ни таким, ни сяким, а определённым — таким как нужно. Потом работаешь по кальке, как и все. Тратишь заработанное, как и все. Упиваешься своей потребительской способностью, как и все. Завидуешь тем, у кого она больше. Презираешь тех, у кого меньше. Стремишься больше тратить, дабы вызвать уважение окружающих. И все так же как и у всех… В этом и есть суть и смысл. В этой определённости бытия.

Так может, всё, что происходит со мною, это вовсе не кара, а, наоборот — подарок судьбы? Ведь, неопределённость — это, в каком-то смысле, отсутствие мотивационной гравитации. Можно отталкиваться только от тверди обстоятельств, которых пока нет. Но, как только они появятся, нужно, либо сразу найти опору и использовать её, как трамплин для полёта в вечном вакууме, либо подождать — а вдруг появятся ещё трамплины, позволяющие лететь в другую сторону? Какое решение лучше? Какое правильнее? Ответы на все эти вопросы будут потом. А пока можно наслаждаться неопределённостью — моей личной нулевой гравитацией.

Наверное, теперь я уже люблю ожидание. Как быстро можно полюбить! Жалко, что это не постигло меня раньше. Сколько моментов можно было бы прожить по-другому…

— Чего задумался? — чуть толкает в плечо Леший.

— Наслаждаюсь… — внезапно решаю поделиться мыслями о сути вещей.

— Чем это?

— Неопределённостью.

— Любопытно, — хмыкает здоровяк.

— Да, — согласно киваю, — любопытно. Скоро всё станет ясно. Будет распутье — поступить так или эдак. Сделать то или иное… А сейчас — полная свобода.

— Теория, конечно, занятная, — озадаченно приподнял кустистую бровь Леший. — Но, как мне кажется, ты просто перегрелся на солнце! Попей, — кивает на стационарный бак, установленный по левую руку от шлагбаума.

Пить не хочется, но я согласно ковыляю к алюминиевому контейнеру. Отвинчиваю краник, подставляю кружку, притороченную к общей конструкции тоненькой цепочкой, под прозрачную струю. Вода тёплая, даже горячая — впитавшая в себя всю любовь летнего солнца, которая, по Южной традиции, как правило, граничит с ненавистью, поднимая столбик термометра до отметки в 45, а то и 50 градусов.

Ещё раз окидываю взглядом блокпост. Всё так же, как и в тот день, когда мы впервые прибыли на порог этого поселения. Усталые, грязные, злые, пробитые горем, измученные потерями, но с надеждой в глазах… Надеждой на то, что всё ещё может быть иначе.

Вот на горизонте показывается машина. А, что в глазах у них, у тех, кто утюжит пыльную грунтовку ради краткой беседы, должной расставить недостающие знаки препинания в окончательном вердикте? Всё так же как с нами, только, на этот раз, я в рядах караульных. Я по-прежнему участник, а не зритель. Хотя, на самом деле, хотелось бы досмотреть пьесу из амфитеатра, спрятавшись от буйства сценических страстей за прочным бортиком.