Снизу вверх

Ибо онъ дйствительно не зналъ, что надо ему. Изъ деревни онъ убжалъ затмъ, чтобы нажить много денегъ, по крайней мр, самъ думалъ, что за этимъ… Теперь же онъ не понималъ, зачмъ ему деньги? Деньги? но за нихъ, пожалуй, влопаешься въ какую-нибудь подлость. Хлбъ? но хлба везд можно достать. Что же надо ему, деревенскому юнош, рабочему человку, одаренному какою-то необычною жаждой борьбы съ чмъ-то, гонимому какою-то силой, нигд не дававшей ему покоя? И вотъ все существо Михайлы проникнуто было вопросомъ: чего же ему надо? Онъ для чего-то убжалъ изъ деревни, ищетъ что то, ловитъ какую-то вещь — и самъ не знаетъ, что кто такое?… Но только не деньги.

Городской шумъ не доходилъ до него; городъ былъ скрытъ отъ его глазъ, только на неб стоялъ дымъ съ пылью, обозначавшій мсто, гд онъ раскинулся. Мсто было пустынное, песчаный берегъ рки, песчаные бугры далеко по всему берегу, кирпичные сараи, едва поднимавшіеся надъ землею, — вотъ все, что окружало Михайлу. Справа отъ него спускалась внизъ къ рк дорога, проторенная лошадьми, ходившими на водопой, и водовозами, но и на этой дорог долгое время никто не показывался. Михайл стало жутко. Одиночество смутило его, наконецъ… А прежде онъ жаждалъ везд быть одинъ, и вс люди были для него чужими, подозрительными… Въ эту минуту онъ радъ былъ бы всякому существу.

Существо это, къ радости Михайлы, показалось въ образ водовоза, сидвшаго на бочк. Такъ какъ водовозъ весь былъ вымазанъ глиной, вплоть до ушей, то Михайло заключилъ изъ этого, что онъ работаетъ на кирпичныхъ сараяхъ, что сейчасъ же подтвердилось. Водовозъ, между тмъ, захалъ въ воду, слзъ съ бочки, слъ на песокъ и неторопливо сталъ вертть изъ газеты сигарку, посл чего закурилъ ее и сталъ плевать въ воду, наблюдая, куда теченіе уноситъ его слюни. Михайлу онъ замтилъ, но, занятый своимъ дломъ, долго не поворачивалъ къ нему головы.

Наконецъ, выкуривъ сигару до корня и не вставая съ мста, онъ спросилъ юношу лнивйшимъ тономъ:

— Безъ работы, должно, находишься?

— А ты почемъ знаешь? — возразилъ Михайло угрюмо.

— Да ужь видно гуся сразу… небось изъ деревни?

— Изъ деревни. А что?

— Да такъ… Знаю самъ — денегъ нтъ, жрать нечего, отецъ съ матерью да съ ребятами воютъ, ну, и побжалъ въ городъ за счастьемъ. А, между прочимъ, въ город-то сразу счастья не даютъ, особливо который ежели не понимаетъ, гд его искать… Знаю все! Я самъ, братъ, изъ деревни. Только ужь я давно. Сначала уходилъ въ городъ по зимамъ, а на лто домой — убираться. Бгалъ, бгалъ я такъ изъ деревни въ городъ, изъ города въ деревню и поршилъ, потому зря только ноги обиваешь. Прибжишь зимой въ городъ — тутъ нтъ ничего! Прибжишь лтомъ въ деревню — тамъ нтъ ничего! Взялъ, да и прекратилъ съ хозяйствомъ, привезъ сюда жену, ребятъ, разсовалъ всхъ кого куды: двочку въ трактиръ въ судомойки, мальчишку въ трактиръ на побгушки, жена при мн, я самъ у Пузырева, который что прикажетъ, то и длаю… Идодъ, однако, хорошій!

— Это какой идолъ? — спросилъ Михайло.

— Да хозяинъ нашъ, Пузыревъ. Я у него все одно, какъ домашній. Теперь онъ на меня озлился и я вотъ воду таскаю.

— Сколько же получаешь?

— Всяко. У насъ съ нимъ безъ ряды, — говорю теб, я у него какъ домашній… Оно бы ничего и въ водовозахъ, да кормитъ, жидъ, по-свиному, чисто какъ мы животныя какія безчестныя… Оно и это ничего бы, да безпокоитъ.

Говоря этой водовозъ лниво повернулся на другой бокъ, лицомъ къ Михайл, и сталъ ковырять пальцемъ песокъ. О вод онъ, повидимому, забылъ и радъ былъ случаю высказать свои размышленія.

— А было счастье и у меня, — продолжалъ онъ, не дожидаясь возраженій со стороны Михайлы, — само пришло, и держалъ я его вотъ этими самыми руками, да дуракъ я, не умлъ опредлить его въ дло… Случились разъ у меня деньги, какъ я ихъ получилъ — незачмъ это разсказывать, только врно — получилъ и въ карманъ положилъ, да толку-то не вышло. Кабы тогда путемъ разсудить, такъ былъ бы человкъ, а то теперь свинья свиньей, все равно, какъ оселъ какой живешь безпокойно. Если бы тогда я не зашелъ отъ глупости въ трактиръ, да не сталъ бы по головамъ бутылками здить, то ужь теперь бы я вонъ куды поднялся, теперь бы у меня, можетъ, домъ каменный былъ — вотъ бы куды я хватилъ! Нын же вотъ какъ свинья, безъ жалованья, мъ грязь, сплю въ грязи, отдыху мало. А потому, что дуракъ…

— Какъ же это ты выпустилъ деньги? — равнодушно спросилъ Михайло.