Много слов говорил умудренных,много гладил тебя по плечу,а ты плакала, словно ребенок,что тебя полюбить не хочу.И рванулась ты к ливню и к ветру,как остаться тебя ни просил.Черный зонт то тянул тебя кверху,то, захлопавши, вбок относил.И как будто оно опустело,погруженное в забытье,это детское тонкое тело,это хрупкое тело твое.И кричали вокруг водостоки,словно криком кричал белый свет:«Мы жестоки, жестоки, жестоки,и за это пощады нам нет».Все жестоко — и крыши, и стены,и над городом неспростателевизорные антенны,как распятия без Христа…Август 1957
Не надо
Не надо…Все призрачно — и темных окон матовость,и алый снег за стоп-сигналами машин.Не надо…Все призрачно, как сквер туманный мартовский,где нет ни женщин, ни мужчин —лишь тени женщин и мужчин.Не надо…Стою у дерева, молчу и не обманываю,гляжу, как сдвоенные светят фонари,и тихо трогаю рукой,но не обламываюсосульку тоненькую с веточкой внутри.Не надо…Пусть в бултыхающемся заспанном трамваишкес Москвой, качающейся мертвенно в окне,ты,подперев щеку рукою в детской варежке,со злостью женской вспоминаешь обо мне.Не надо…Ты станешь женщиной, усталой, умнойженщиной,по слову доброму и ласке голодна,и будет март,и будет мальчик, что-то шепчущий,и будет горестно кружиться голова.Не надо…Пусть это стоит, как и мне, недешево,с ним не ходи вдвоем по мартовскому льду,ему на плечи свои руки ненадежныеты не клади,как я сегодня не кладу.Не надо…Не верь, как я не верю, призрачному городу,не то, очнувшись,ужаснешься пустырю.Скажи: «Не надо…» —опустивши низко голову,как я тебе сейчас«не надо…»говорю.1960